ЗЕЛЕНЫЙ КУВШИНЧИК

Размышления на тему кожуры от апельсинов прервал вошедший охранник:

— На выход! Кто первый?

Желающих быть первым оказалось много, и охранник взял того, кто ближе всех стоял к двери. Потом вывел еще одного, а в следующий раз зашел с бумагой в руке.

— Который из вас Не-ки-пе-лов? — прочел по слогам. Я вышел вперед. Все смотрели на меня с удивлением и интересом.

За что это ему такое отличие? Охранник провел меня в приемную и усадил у двери, сказав: "Ждите". Ждал недолго. Меня вызвали в кабинет. За столом сидел врач. У него было желтоватое лицо курильщика, глубоко

посаженные глаза за темными очками напоминали совиные. Я узнал позже, что это был Альберт Александрович Фокин, из 4-го отделения. Многих диссидентов именно он отправил в психиатрические тюрьмы.

Фокин заполнил бланк, прикрепленный к карточке-истории болезни. После серии обычных вопросов, касающихся моего обвинения, образования, последнего места работы и детских болезней, он вдруг спросил: "А как вы ведете себя в коллективе? Вы легко общаетесь с людьми?". Я пожал плечами. Вопрос был нелепый. К тому же я для себя решил, что вообще не буду вступать в разговоры с психиатрами.

Мое дело лежало на столе — пухлая папка, листов сто пятьдесят... Думаю, это было мое тюремное дело, которое не нужно путать со следственным. Возможно, последнее тоже было направлено в институт Сербского.

Когда формуляры были заполнены, две толстые няньки повели меня в баню. Сверкающая белизна кафеля была пыткой для глаз. Няньки велели раздеться и сунули мою одежду и все мои вещи в казенный больничный мешок, сказав, что в отделении меня накормят. Мои попытки оставить при себе Уголовный кодекс и Уголовно-процессуальный кодекс не увенчались успехом — "не положено". Тетради няньки отложили, чтобы отдать на просмотр врачу , так, мол, положено, их вернут с разрешения врача. Тут же из тетрадок были вынуты скрепки. Еще одно психиатрическое "не положено". Бог мой, сколько таких "положено" и "не положено" в ГУЛАГе! Они забрали мою расческу, очки, шариковую ручку тоже, уверяя, что врач непременно разрешит пользоваться ею. Освободив от этих обременяющих плоть предметов, няньки усадили меня в ванну и запорхали вокруг, как наяды. Одна терла мне спину мыльной губкой, другая поливала мою голову теплой водой из пузатого зеленого кувшинчика с выщербленной эмалью. Кувшинчик был так старомоден, казался таким мирным, домашним, он будто перенесся сюда из далекого-далекого детства.