- 129 -

Волновала и другая судьба — мужественная и достойная — разных деятелей, от знаменитых и до близких...

ЕГО СМЕРТЬ

Мы говорили о смерти без страха, хотя

это не имеет никакой цены, поскольку

никто из нас ничего о ней не знает...

Э.Хемингуэй, "Опасное лето"

Да,

Это все

Загадочно, загадочно.

И смерть, и то, что побуждает к ней.

Вот он погиб. Веселый, сильный, красочный,

С нелегким именем — Хемингуэй.

По нем теперь звучит тягучий колокол

В долине Солнечной, в лесной тени.

Возможно, в море вспомнит сиплым голосом

Старик, что видит молодые сны.

А бурная тропическая Африка

Ему сияет чистотой снегов.

И даже стреляные львы подавленно

Выходят к влажной зелени холмов.

Скорбит живое, смелое и честное

По этой жизни, по его судьбе.

Для мира, любящего это детище,

Тяжел удар: иметь и не иметь...

Лишь рев быков над выжженной Испанией

Его не проводил в последний путь.

Хоть выпустил про них последний труд

Он в это лето — истинно опасное.

Так что-то злое на него обрушилось:

Трагедия, неясная, как дым.

И человек испытанного мужества

Погиб теперь от старого оружия,

С которым распрощался молодым...

Так пусть же в руки мне не попадается

Свое оружие! Но одолеть

Хотел бы всю беду с разлукой. К старости

Сквозь все лишения пробить бы след!

Вон даже раньше вырвалась у Троцкого,

 

- 130 -

Погибшего там, где и Хем, от скотского

Удара, слава этой жизни кроткая...

 

Тогда же меня потряс другой писатель — только живой и, кстати, раньше писавший про Хемингуэя. Это был Виктор Некрасов — с его повестью "Кира Георгиевна", отрывок из которой сперва появился в "Литературке", а вскоре полностью — в "Новом мире". Получив из дому этот журнал, я зачитал его до дыр — вместе с другими, жадно читавшими такое честное и умное откровение о продажности советской культурной элиты, с которой разошлись пути перенесших сталинский ГУЛАГ (впервые — еще до Солженицына — изображение там лагерника!). С самим Виктором Платоновичем я успел завязать переписку до своей посадки, направив ему один рассказ и получив довольно доброе письмо, а потом много слышал о нем от сидевших киевлян - студентов. И после возвращения домой снова посылал ему кое-что из старого, попадавшее из его рук в журнал "Радуга", где он был членом редколлегии, пока не уехал на Запад. Накануне его вынужденного — из-за нажима КГБ — отъезда я как раз побывал у Катаева, и даже этот мой кумир не лучшим образом отозвался о будущем эмигранте: "Ходил здесь, по Переделкину... Прощался со многими — например, с Чуковским. Но, спрашивается, что будет делать там?" Я же потом с удовольствием, даже обожанием ловил в бесновавшемся от глушения эфире волны "Свободы" слегка ироничный, с бархатисто рокотавшими переливами, голос того, чью лагерную журнальную "выдерку" с самодельным рисунком на обложке одного эстета - грузина еще бережно храню...