Послесловие

 

Прочитана последняя страница тягостных воспоминаний народного артиста СССР Георгия Степановича Жжёнова.

Признаюсь, я один из тех военных прокуроров, кто имел отношение к "делу" Жжёнова. Поясню, как это случилось.

В 1954 году состоялось моё назначение на должность заместителя главного военного прокурора.

В то время в аппарате Главной военной прокуратуры была создана специальная группа из военных прокуроров, не имевших ранее отношения к делам специальной подсудности (имеются в виду дела, расследованные органами НКВД - МГБ), для их пересмотра. Обнародование фактов произвола, творимого осужденными Берией, Абакумовым, Рюминым и их подручными, вызвало многочисленные жалобы и письма в ЦК КПСС, в правительство по поводу реабилитации невинно репрессированных. Среди них была и жалоба Марии Фёдоровны Щёлкиной, адресованная Маленкову, ставшему после смерти Сталина главой Советского правительства. Рассмотрение жалобы было взято на особый контроль. Ожидали нашего решения...

Щепкина, мать киноактёра Жжёнова, писала, что её сын стал жертвой ежово-бериевского произвола и много лет маялся в лагерях, а потом на спецпоселении в Сибири. Жалоба заканчивалась мольбой: "Не дайте умереть матери, не повидав сына".

Мы навели справки. Выяснилось, что Жжёнов Георгий Степанович, 1915 года рождения, уроженец города Ленинграда, обвинён в шпионской деятельности, за что был дважды осужден. Значит, заниматься этим делом положено нам. Поясню, почему. Дела на всех лиц (гражданских и военных), обвинённых в шпионаже, отнесены, по закону, к юрисдикции военной юстиции. Как же стало возможным обвинить честного человека в столь тяжком государственном преступлении, как шпионаж?

Прежде всего хочется подчеркнуть, что трагедия, которую он пережил, носит далеко не частный характер. Она обнажает многие негативные явления, относящиеся к соблюдению прав человека во времена "сталинизма", некоторые из которых, к сожалению, ещё не устранены полностью и поныне.

Начну с того, что обрисую, насколько смогу, обстановку, которая сложилась в 1935-1938 годах в Ленинграде.

Сразу же после убийства Кирова начальником Управления НКВД города Ленинграда был назначен комиссар государственной безопасности Заковский, сменивший прежнего начальника Медве-

 

дя, не обеспечившего предупреждение террористического акта, за что он и был арестован.

Новому начальнику были даны указания "очистить Ленинград от зиновьевского отребья".

Как это сделать, Заковский хорошо знал, набравшись подобного опыта в работе под непосредственным руководством Ягоды и предав забвению чекистские традиции, заложенные Дзержинским. Ягода вскоре был арестован. Заковского не тронули. Он был ещё нужен...

Началась "кампания" массовых арестов, осуждения, выдворения из Ленинграда. Поначалу она коснулась действительных приверженцев Зиновьева, потом перекинулась на просто сочувствующих "зиновьевцам", а затем... а затем судите сами, кого она затронула...

Как и следовало ожидать от сверхусердного Заковского, он перестал считаться с требованиями законности. В число контрреволюционеров попал и брат Жжёнова - Борис. Вся вина Бориса Степановича, талантливого студента Ленинградского университета, состояла в том, что он не принял участия в прощальной процессии при похоронах Кирова, сославшись на то, что у него нет тёплой обуви. Это был суровый декабрь 1934 года...

При явной очевидности отсутствия какого-либо состава преступления в поступке Бориса Жжёнова, объясняемого к тому же уважительными мотивами, ему всё же было предъявлено обвинение по статье 58.10 УК "за проведение контрреволюционной агитации и пропаганды". Он был осуждён на несколько лет лишения свободы и отправлен в один из лагерей ГУЛАГа, откуда не вернулся.

Следом за Борисом была репрессирована почти вся семья Жжёновых, коренных ленинградских жителей. Незаконно лишив прописки, их выслали из Ленинграда. Георгию удалось остаться. Теперь мы знаем, кто помог ему избежать этой ссылки. Но избавиться от "всевидящего и пристрастного ока" ему не удалось.

Не помогли и "восставшие" военные прокуроры Ленинградского военного округа, которым стало известно о незаконных методах следствия, применяемых сотрудниками Заковского.

Здесь, кстати, я должен рассказать об этой истории, поскольку она имеет определённое отношение и к "делу" Жжёнова.

Военные прокуроры Ленинградского военного округа получили жалобу от одного арестованного по подозрению в шпионаже на то, что сотрудники НКВД осуществили в отношении его провокацию. Будучи верующим человеком, он попросил свидания со священником. К нему подослали "ряженого" сотрудника, который и оформил исповедь, как признание арестованного в шпионаже в пользу

 

Польши. При проверке были выявлены и другие факты применения незаконных методов следствия. Военный прокурор Ленинградского военного округа Кузнецов сделал представление Заковскому о прекращении незаконной практики фальсификации следственных материалов и о наказании виновных. Заковский наложил резолюцию: "Так было, так и будет". И не только нагло отмёл требования военного прокурора, но и обвинил его во вредительстве, в противодействии борьбе с врагами народа. При попустительстве тогдашнего главного военного прокурора Розовского диввоенюрист Кузнецов был арестован и приговорён к 15 годам лишения свободы. Ряд военных прокуроров округа также были наказаны "за ослабление борьбы с контрреволюцией и притупление бдительности".

Это буквально развязало руки авантюрным типам, в изобилии оказавшимся на следственной работе в аппарате Управления НКВД Ленинграда. Их начальник Заковский торжествовал победу.

В это время он лично и подписал очередной ордер на арест Г.С.Жжёнова, ещё одного шпиона, не сумевшего ускользнуть от бдительного "ока". Повод для ареста нашёлся. В Управление НКВД Ленинграда поступили сведения о состоявшемся знакомстве Жжёнова с американским подданным Файвонмилем, одним из служащих посольства США в Москве. Как говорится в пословице - на ловца и зверь бежит...

Арестованный Жжёнов надеялся, что его внимательно выслушают следователи. Он расскажет, как случайно состоялось в поездке знакомство с Файвонмилем актёрской группы, следовавшей в Комсомольск-на-Амуре сниматься в картине "Комсомольск". В открытой беседе, которая состоялась с американцем, не было ничего предосудительного, преступного.

Но надежды Георгия Степановича не оправдались. В ответ он услышал от следователей Кириленко и Моргуля грубую брань, оскорбления, угрозы. Показания, которые давал Жжёнов, их не устраивали. Им было нужно признание.

Конечно, никто не был свидетелем истязаний и издевательств, которые учинили палачи Кириленко и Моргуль над Жжёновым, но из нашей практики привлечения следователей-преступников к уголовной ответственности за применение незаконных методов следствия мы знаем, как они без смущения рассказывали на суде об этом "конвейере", считая его одним из самых "эффективных методов разоружения врагов". Они веровали сами и пытались убедить судей, что делали "правое дело", боролись с "врагами", которых "голыми руками не возьмёшь", для них нужны "ежовые рукавицы". И снабдил их ими не кто иной, как сам Сталин.

 

А теперь обратимся к самому первому протоколу допроса от 7 июля 1938 года, который следует за ордером на арест и как бы сразу оправдывает решение об аресте Георгия Степановича.

Из учинённых в протоколе допроса записей следует, что Жжёнов дал согласие Файвонмилю стать агентом американской разведки, получил задание собирать сведения о воинских частях Красной Армии, об их расположении в Ленинградском военном округе и вооружении; установить место нахождения в Ленинграде военных заводов и сообщать о количестве вырабатываемой ими продукции.

"Сочинителей" этих показаний нисколько не смущало, насколько нереальны подобные задания для человека, чья профессия - киноактёр.

Что же передал Жжёнов американской разведке?

Он "сообщил" о перспективах развития Комсомольска-на-Амуре, о его промышленном и военном значении (ведь артист Жжёнов только что возвратился из Комсомольска-на-Амуре, где участвовал в съёмках кинокартины).

"Сообщил" американской разведке он и о "политических настроениях киноработников "Ленфильма", где трудился с 1932 года (оказывается, в этом американская разведка остро нуждалась!).

На последующих допросах Жжёнов требовал от следователей записать, что показания первого допроса являются вымышленными. Он подтвердил лишь факт случайного знакомства с Файвонмилем и последующих встреч с ним, подчёркивая, что они всегда происходили в присутствии других лиц и были вполне невинными. Подобный поворот событий не устраивал следователей, но Георгий Степанович был твёрд, непоколебим. Он вступил в открытую борьбу с фальсификаторами, заранее предвидя, что его ожидает...

С этого времени Жжёнов пишет одну за другой жалобы, пишет всем, как он выражается, от кого может зависеть вмешательство в объективное решение его судьбы.

Но все его письма "канут в Лету". Многие из них вообще не выходили за пределы тюремных стен или лагерей. Действовала жёсткая цензура, тем более в отношении письменных заявлений, где сообщалось о пытках и избиениях.

А те жалобы, которые всё же прорывались через запретные ограничения и кордоны и поступали адресатам, как правило, надлежащим образом не рассматривались.

Так обстояло дело, к глубокому сожалению, и в аппарате Прокуратуры СССР, и в аппарате Главной военной прокуратуры, сотрудники которых обязаны были нести повышенную ответствен-

 

ность в надзоре за соблюдением законности в отношении лиц, находящихся под следствием или отбывающих наказания в местах лишения свободы.

Несколько жалоб Жжёнова всё же дошли до Главной военной прокуратуры. Их разыскали в подвале-архивохранилище, где они пролежали почти 20 лет.

Стоит некоторые выдержки из них процитировать:

"Во имя каких "высших соображений" - известных только моим следователям, - спрашивает Жжёнов, - и никому больше, нужно было посадить меня в тюрьму, оклеветать и сделать преступником?" Но ответа на свой вопрос Жжёнов так и не получил.

Просил он Верховного прокурора обратить внимание на следующее:

"В результате грубого, тенденциозного, антисоветского метода следствия, в результате ряда издевательств морального, психического и физического порядка я был вынужден поставить подпись под выдуманной, лживой, детективной историей". И вновь в ответ -молчание. Жжёнов даже с некоторою долею иронии рассуждает:

"Меня обвиняют в шпионаже в войсках ЛВО и в оборонной промышленности Ленинграда. Чудовищно и смешно! С таким же успехом досужая фантазия моих следователей могла приписать мне поражение, понесённое англичанами от немцев при Ютландском бое. в империалистическую войну (забыв дату моего рождения) и т.д.".

Не сумел Жжжёнов кого-либо убедить и своим проникновенным заявлением:

"Я много видел и перенёс, несмотря ни на что был, есть и буду честным советским человеком".

Последние слова он написал крупными буквами, и всё равно на них не обратили внимания.

Тринадцать месяцев, с нарушением установленного законом обычного срока содержания под стражей подследственного, велось следствие по делу Жжёнова. Такое грубое нарушение закона не являлось каким-то редким явлением в тогдашней практике НКВД. Томительное, длительное содержание в тюремных условиях в ожидании решения по делу тоже входило в арсенал психического давления на арестованных, в особенности на таких "строптивых", каким был Жжёнов.

Арестованные, находившиеся в полнейшей изоляции от внешнего мира, и не ведали, что в ноябре 1938 года произошли события, непосредственно касавшиеся их дальнейшей судьбы. Не знал них, разумеется, и Георгий Степанович Жжёнов.

 

В ноябре 1938 года был арестован Ежов. Сталин убрал Ежова отнюдь не за непослушание или за то, что он делал "плохое дело". Нет, просто эта личность стала одиозной, нетерпимой сверх всякой меры, от него, от его действий нужно было решительно отмежеваться. Это было в манере Сталина. И тогда появилось решение, объявляющее действия Ежова преступными, вражескими, были осуждены и незаконные методы следствия, применяемые его сообщниками и многочисленными сотрудниками - исполнителями, выполнявшими ежовские указания "не церемониться с арестованными". Впредь было предложено вести расследование в органах НКВД со "строжайшим соблюдением всех норм уголовно-процессуального законодательства".

Честные, принципиальные коммунисты, которых было немало среди сотрудников органов НКВД, суда и прокуратуры, воспрянули духом. Они стали более уверенно бороться за соблюдение требований закона. Ряд невинно арестованных были выпущены из тюрем и лагерей, избежали неправосудного осуждения. Эти же коммунисты потребовали и партийной, судебной ответственности для тех, кто в корыстных, авантюристических целях творил произвол, изощрялся в глумлении над арестованными. Многих преступников, которых Жжёнов назвал "палачами в мундирах НКВД", арестовывали и предельно жёстко наказывали.

Наступило справедливое неотвратимое возмездие, правда, не всех "отрезвившее"...

Возмездие коснулось и некоторых сотрудников Управления НКВД Ленинграда и самого Заковского. Он был арестован.

Пересмотрено было и дело бывшего военного прокурора Ленинградского военного округа Кузнецова. Его освободили из лагеря, но на прежней работе не восстановили.

В этом проявилась суть уже иного отношения к вышеупомянутому постановлению.

Новый нарком внутренних дел Берия, провозгласив в своих приказах и директивах требование строжайшего соблюдения законности в следственной работе, лишь маскировал своё истинное отношение к законности. "Шок", который поначалу наступил у следователей, стал быстро исчезать. Берия лично демонстрировал на допросах "беспощадное отношение к неразоружающимся арестованным", которых он и не думал выпускать, хотя знал, что они жертвы Сталина и Ежова. Правда, под напором сложившегося нетерпимого отношения к палачам-следователям он был вынужден дать согласие на арест некоторых из них, сохранив, однако, многих, считавшихся непревзойдёнными мастерами по "выколачиванию признаний". К моменту ареста самого Берии мно—

 

гие из этих "специалистов" дошли до высоких должностей и воинских званий.

Вместо Заковского Ленинградское управление НКВД возглавил комиссар государственной безопасности Гоглидзе. Берия знал, кого надо послать в Ленинград, где работа по "выкорчёвыванию врагов", по его мнению, ещё далека до завершения и её надо умеючи продолжать.

Гоглидзе оправдал надежды своего шефа. Не случайно он стал позже заместителем министра внутренних дел СССР и одним из активнейших соучастников в подготовке после смерти Сталина антисоветского заговора с целью захвата Берией власти. Справедливое, неотвратимое возмездие настигло в конце концов и этого злодея, в чём, может быть, и есть какое-то утешение для Георгия Степановича и для многих других, ставших жертвами Гоглидзе.

После смены руководства НКВД Жжёнов был переведен в "Кресты" и попал в число тех, кто был отправлен, по их меткому определению, "на консервацию".

А тем временем следователи думали, что делать вот с такими, как Жжёнов. Объективных, достаточных доказательств их виновности нет. От "своих" показаний они отказались, пишут жалобы, что их били, истязали, заявляют об этом появившимся в тюрьмах прокурорам, а те требуют приобщения к делу заявлений подследственных. Неужто их придётся выпускать на свободу, да ещё "пачками"? Ведь их много...

Гоглидзе находит решение. "Политических" снова возвращают из "Крестов" во внутреннюю тюрьму управления.

Не трудно представить себе монолог нового начальника управления Гоглидзе перед следователями:

"Что вы нос повесили?.. Мы не можем и не должны пасовать перед сопротивляющимися врагами. Нужно снова дать им почувствовать, что мы сильны, что мы не отступим перед их "увёртками", что дело борьбы с врагами народа не снято с повестки дня. Читайте постановление январского, 1938 года, Пленума, выступление Сталина. Там чётко сказано: революционную бдительность повышать и дальше, а борьбу с врагами усиливать. И ни слова о какой-то там законности. Ясно?.."

Ясней не скажешь. Кто же такой Жжёнов? Американский шпион. Неразоружившийся враг. Значит, с ним надо продолжать обращаться так же, как и раньше.

Вспомните те страницы, где Жжёнов описывает новый этап "наступления" на него. Правда, действуют уже другие следователи, но и они пользуются всё такими же методами, как и их предшественники. Ничего не изменилось.

 

Но Жжёнов не уступил и теперь. Тогда нашли выход - отправить его в лагерь. Это не сложно сделать. Следователям было предоставлено право вносить предложения о направлении дел на рассмотрение Особого совещания, они даже могли заранее заготовить протокол заседания этого совещания и написать срок, на какой следует отправить в лагерь их "подопечных". Как правило, с предложением следователя соглашались. Ему видней...

Несколько слов об истории Особого совещания при народном комиссаре внутренних дел СССР. Этот особый внесудебный административный орган появился у нас в 1932 году, одновременно с образованием НКВД взамен ликвидированного ОГПУ.

Сталин наделил Особое совещание правом определять судьбу арестованных НКВД, которые относились к числу лиц из "ожесточённо сопротивляющихся классов". Виновность их потенциально предполагалась, хотя и не всегда была очевидной, доказанной. Поэтому дела рассматривались заочно, в отсутствие обвиняемого, без заслушивания его объяснений, без вызова свидетелей и, безусловно, без участия защитника. Особое совещание было вправе подвергать заключению в лагерь до 8 лет, направлять в ссылку сроком до 5 лет и на тот же срок выселять с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР, полностью или частично конфисковывать личное имущество осужденных.

Можно только удивляться, как Сталин позволил для создания у нас Особого совещания скопировать реакционные царские законы (правила "О порядке действия чинов корпуса жандармов по исследованию преступления" от 19 мая 1871 года и "Положения" от 14 августа 1881 года). Сталин не мог не знать, что министру внутренних дел царского правительства была предоставлена возможность карать арестованных жандармерией, когда:

- не нашлось явных признаков и достаточных следов преступления;

- совершены деяния, кара за которые ещё не вошла в уложение о наказаниях или кои вовсе не упомянуты в законе;

- уличающие сведения добыты путём совершенно секретным и не могут быть подтверждены фактически".

В итоге жандармы имели право арестовать любого человека без каких-либо доказательств его виновности, за деяние, не признанное законом преступлением, на основании не подлежащих проверке сведений...

Надо полагать, что революционер-подпольщик Иосиф Джугашвили не мог не следить за освещением в печати судебного про—

 

цесса по делу петербургской группы РСДРП "Процесс 44-х", состоявшегося в 1906 году в Петербурге.

Выступивший в защиту подсудимых на этом процессе присяжный поверенный В.Н.Новиков начал свою речь словами: "Господа судьи! Ведь это не новый факт, что жандармское дознание, хотя бы и произведенное в порядке Устава уголовного судопроизводства, не обладает достоверностью и что наша политическая полиция не стоит на высоте своего назначения и дознания, проводимые ею, не имеют никакой цены. Почти на каждой странице обвинительного акта имеются фразы: "по полученным охранным отделением сведениям", "до сведения охранного отделения дошло". Что это за фразы? Что это за сведения?".

Точь-в-точь теми же словами можно сказать и об обвинительном заключении, составленном следователями по "делу" Жжёнова. Берия воспользовался своим правом и единолично решил его судьбу. Решением Особого совещания Жжёнов Георгий Степанович был заключён в лагерь сроком на 5 лет. Как отбывал это наказание, он написал. К его словам трудно что-либо добавить, разве ещё раз обратиться к жалобам Жжёнова, которые он писал и из лагеря. Обращаясь к Верховному прокурору, заключённый Жжёнов категорически заявляет:

"Я протестую против Особого совещания. Никаких материалов виновности нет. Всё построено на вымысле. Ни единого свидетельского показания. Несмотря на всё пережитое за 2 года заключения, я был, есть и останусь честным советским человеком. Своё заключение квалифицирую как акт вражеской деятельности лиц, повесивших мне на всю жизнь бирку "контрреволюционер". Прошу снять с меня эту подлую бирку".

И на этот раз не был услышан его протест. А ведь Генеральному прокурору было предоставлено право опротестовывать необоснованные постановления Особого совещания. Но достоверно известно - ни одного такого протеста не существует. А необоснованных постановлений была масса...

Отбыв незаслуженное наказание, Жжёнов вернулся к своему любимому делу - стал артистом, правда, не столичного, а периферийного театра. Добросовестно трудился. Честно жил. Хотя и маленькое счастье, но улыбнулось. Только не надолго. В 1949 году последовал новый арест.

Прав оказался Георгий Степанович: бирка "контрреволюционер" была повешена ему на всю жизнь.

Мы посмотрели и второе его "дело". Ничего нового в нём не Всё переписано от начала до конца со старого.

 

За одно и то же выдуманное преступление повторное наказание, тем же Особым совещанием, на тот же срок. И снова испытания, да ещё какие, ещё более тяжкие, о которых спокойно нельзя читать. Если бы "творцы" подобного беззакония, да и те, кто ещё отстаивает непорочность "всех без исключения идей и дел великого вождя", испытали всё это!

Как не вспомнить, что Берия, даже после смерти Сталина, основателя Особого совещания, продолжал сохранять и держать в своих коварных руках этот испытаннейший инструмент повиновения и страха. Он нужен был Берии и для осуществления своих заговорщицких планов.

Надо отдать должное Никите Сергеевичу Хрущёву. Это по его настоянию, я достоверно знаю, сразу же после ареста Берии было принято решение (1 сентября 1953 года) о ликвидации Особого совещания. Вот уже свыше 35 лет наше государство обходится без него. Советский народ избавлен от повторения того, что пришлось испытать в своей жизни Жжёнову, и не только ему...

Ныне никто не может быть наказан в уголовном порядке иначе как по суду, мы заботимся о том, чтобы каждый приговор был справедливым.

На бирке, которой "наградили" Георгия Степановича Жжёнова, было слово "контрреволюционер".

Ошиблись её авторы. Согласитесь со мной, он настоящий революционер... И это он доказал.

В знак признательности пожмём ему руку...

 

 

Генерал-лейтенант юстиции в отставке,

кандидат юридических наук

Б.Викторов.