МОИ ВОСПИТАТЕЛИ

1

 

Три года держали меня в тюремном сумасшедшем доме, безуспешно добиваясь моего раскаяния. Перед тем, как выйти оттуда, я услышал от врача Калинина очень странные слова: "Мы выпускаем вас на свободу, но вы не возрадуетесь. Вы еще покаетесь, что ушли от нас. Вам будет там очень плохо".

 

Теперь я приступаю к выполнению обещания по-' казать новую деревню. Нет, не всю необъятную империю... только ту частицу ее, которую я хорошо рассмотрел. Однако в любом месте по нынешним жителям деревень невозможно понять, каким был крестьянин, представитель древней культуры. Можно восхищаться тем, как мало они расходовали металла на свои инструменты и простейшие, но умнейшие машины. Не презрения, а восхищения заслуживает техника их труда, их быт с участием детей в труде, их хозяйство, где использовали все, что брали от земли, в пищу себе и на корм скоту, и сполна все возвращали земле. Даже трехпольный севооборот для наших мест был неплох. И этот способ производства давал крестьянам в зимнее время досуг, достаточный для получения полноценной информации об окружающем нас мире, если бы некая горсточка интеллигенции создала для них умные книги.

Я вовсе не считаю крестьянский быт вершиной совершенства, где нужно было остановиться. Но крестьянский быт был здоровой основой всего общества. Это был не тупик, а магистраль, ведущая к истинному совершенству. Нужно было продолжать путь вперед безо всякого насилия. А мы под плеткой горе-теоретиков шарахнулись в сторону. И все загубили. Загубили вполне/ибо нет больше людей, желающих работать на земле и способных на это. Некому сотворить новый нэп, новое чудо. Пресловутый нэп наши литераторы изображали как расцвет городской спекуляции и кутежей, а это была демонстрация могущества крестьянского хозяйствования. В кратчайший срок крестьянин устроил сытную жизнь городу, хотя город в обмен давал ему очень немногое и драл за это вдесятеро. Новое чудо в России невозможно. Делайте чудеса в других местах. А мы заняли первое место в мире по агрессивности и лживости.

 

2

 

Весна 1966 года.

 

Едем в деревню. Ох, и тяжелы же наши рюкзаки. До чего же мучительно преодолевать большие расстояния с такой ношей. Когда мы с Петей останавливаемся на короткую передышку, мы не садимся, а расслабившись, падаем в снег. Повалявшись минут десять, с трудом поднимаемся на ноги и не сразу верим, что мы еще способны идти дальше. Кроме прочего в наших рюкзаках - несколько увесистых чугунов для русской печи. В ленинградских магазинах они иногда бывают, но в нищанском и в себежских я их никогда не видел. Зато в Нище можно купить овощные консервы из тех, которые завалялись в городе.

Тетя Нюша умерла в начале 1965 года. Ветхая избушка-малютка осталась мне по ее завещанию вместе с огородишком. Огород у меня не отняли и даже не уменьшили. У моих воспитателей из КГБ был план: вынудить меня уехать из Ленинграда и поселиться в деревне. И чтоб это имело вид добровольности.

И вот вместо меня в Нище переселяется Петя. Желание у него очень сильное. Он полюбил деревню в качестве дачника. В качестве добровольца он немножко попробовал и здешней работы, немножко знаком со здешними обычаями и людьми. Он готов мириться со скромными заработками. Намерения его чисты и честны. И все же пришлось употребить немалые усилия, чтобы отговорить его. Безрезультатно.

- Твои заработки будут очень маленькие, деревенских эксплуатируют вдвое больше, чем городских. А ты уже семьей обзавелся... ребенок.

- Нам хватит того, что я заработаю: у нас будет огород и сад.

- В Нище нелегко получить постоянную работу.

 

- Я устроюсь почтальоном, нам и хватит.

- Прозевал. Место занято. И поверь, что эта женщина зубами будет держаться за эту работу до пенсии.

"Пойду пастухом". Пете закрыли дорогу к профессиональному образованию, че только в институты, но и в техникумы. И вот его новые мечты. Всех он в Нище удивил своим решением, противоположным всем ветрам нашего времени.

- Да я за одну только прописку в Ленинграде все отдала бы, - говорит продавщица.

Петя не хотел, чтобы я пошел вместе с ним к директору совхоза, и не только потому, что мне пришлось бы прошагать двадцать с лишним километров, считая и обратный путь. Директор произвел на него неплохое впечатление. Уверил что, работая пастухом, он заработает более ста рублей в месяц. Петя слишком доверчив. Он был бы излишне доверчив даже и не в советских условиях. Однако условия приема на работу оказались в полной мере антигуманными. Несмотря на свое очень сильное желание, Петя сохранил малую толику осторожности. Он не сразу хотел переезжать. Он надеялся, что ему дадут возможность поработать временно. Испытать себя и работу. Он готов был бесплатно поработать ... В нашем государстве существует испытательный срок работы - только для удобства администрации. В обратном направлении этот механизм не работает. От Пети потребовали, чтобы он сначала сжег за собой мосты, чтобы он сейчас же вернулся в Ленинград, выписался в домоуправлении и прописался бы здесь постоянно. Только после успешного завершения этих хлопот и затрат, директор изволит взять из его рук заявление /письменную просьбу/ о приеме на работу, если к тому времени у него настроение не изменится. И Петя все это проделал.

 

3

 

Теперь нищанские земли и скот принадлежат совхозу. Совсем недавно они принадлежали колхозу. Название переменили. Это произошло не просто. И как раз в то время, когда нам в институте объясняли с педантичной наукообразностью преподаватели "закона божья" , что с переходом от колхозов к совхозам спешить нельзя, что крестьянская психология изменяется медленно. Они все еще собственники, говорилось нам, хотя те счастливчики, которым удавалось уйти из деревни, никогда своей доли собственности из колхоза не получали. И вот во время моих занятий в институте здесь, в деревне потомки крестьян сами требовали переменить название. Да еще как требовали. Даже милиционеров сюда присылали из районного центра присутствовать на собрании для устрашения населения. И не помогло. На слишком скользком месте оказалось правительство, что даже трусливые люди добились своего. Добились того, с переменой названия, что теперь, достигнув старости, они будут получать от государства хоть малую пенсию. Да и за работу будут получать хоть малую зарплату. Значит ко времени Петиного устройства в деревне дела местных жителей здесь улучшились.

Несколько слов о том, как жили здесь до перемены названия. Сейчас платят за работу деньгами, тогда начисляли трудодни. На трудодни, если и выдавали продукты, то так мало, что люди могли существовать только со своих огородов, которые никогда не достигали полугектара. Другой источник существования - свиньи и корова. Корову содержать очень трудно. До революции крестьянин добывал сено для своего скота на своих лугах. А если и случится такая беда, что своего сена чуточку не хватит, то недостающее сено можно было

 

накосить на лугу помещика исполу, т.е. поле" вину себе, половину помещику. Теперь ВСЁ сено надо добывать на других условиях. Норма эта изменчива, но в Себежском районе она не удалялась существенно от одной десятой. Десятую тонну - тебе после того как девять ты заготовил колхозу или совхозу. За последние годы формула эта улучшилась, но до старого еще далеко.

Еще значительный источник корма для скота существует, но никогда не используется. После уборки зерновых культур комбайнами около одной трети зерна остается на поле, в колосьях и в мякине. Но собирать эти колосья и разбросанную по всему полю мякину /с зерном/ строго запрещено. Эта бессмысленная жестокость имеет мудрый философский смысл, она направлена против возбудителя опасных болезней, "вируса частнособственнической психологии". К слову, сам я не видел, но рассказывали, что здешний председатель колхоза поджигал по весне заросли малинника, чтобы колхозники в рабочую пору не увлекались сбором ягод.

Итак, Петя начал здесь работать после значительных изменений к лучшему. Прежде чем начать работать нужно было еще устроить пьянку для всех рабочих и начальников в Нище. Таков обычай, уверяли они Петю. Я уговаривал его не поддаваться давлению, но Петя опасался испортить отношения со здешним населением. Теперь все - активные любители пропивать чужие деньги, особенно начальники.

 

4

 

Почти все скромные Петины сбережения пропиты и Петя начал работать на скотном дворе. Зачислен он пастухом. Но сейчас еще нет в поле травы, и он убирает от коров навоз, самый свежий, по мере его производства. Я выполняю обязанности домохозяйки. Топлю печь,

 

готовлю еду, слишком скромную: своих свиней еще нет. Петя безропотно терпит все, и самый свежий навоз и самую тощую и грубую еду. Кроме домашней работы я занимаюсь еще ремонтом Петиной квартиры. В прошлом году в Нище достроили двухэтажный домишко для предполагавшихся рабочих совхоза. Дом этот почти пустует. Пете дали в этом доме квартиру. В теткиной халупке жить с семьей нельзя: слишком тесна и ветха. Огород и сад у него будет здесь, около хатки, а квартира - там, за мостом. Здесь разрастается сад. Яблони постарше уже начинают давать урожай. Количество ягодных кустов мы довели до полусотни /крыжовник и сморода, черная и красная/, а у тети Нюши до нашего появления их было всего шесть кустов.

Какая надобность ремонтировать квартиру в доме, который выстроен только в прошлом году и еще не был заселен даже наполовину? Стены строили из кирпича, междуэтажные перекрытия привезли готовые - железобетонные. Эти длинные плиты из железобетона валялись некоторое время на земле. В их внутренние продольные отверстия набралась вода, которая там замерзла к тому времени, когда их клали на место. Когда лед растаял, то в потолках оказался достаточный запас воды, чтобы все стены намокли и все обои сгнили. Разрушилась штукатурка и вокруг окон. Мы содрали обои, отковыряли часть штукатурки и заменили ее новой. Все это мы делали вдвоем, пока Петя не принялся за работу. Теперь я это делаю один, а ему не часто удается даже выспаться нормально.

Расписание работы составлено так мудро, т.е. так путано, что трудно даже обнаружить какие-либо повторения. То днем работает, то утром, то вечером. А промежутки между рабочими днями и ночами так коротки, что выспаться нормально не хватает времени. Когда

 

прошло десять дней, и мы подсчитали отработанные часы, то обнаружилась интересная картина. Директор совхоза в своей первой беседе проявил "незначительную" забывчивость. Сказавши о заработке в сто рублей, он всего-навсего забыл сказать, что продолжительность рабочего дня при таком заработке будет не 7-8 часов, а все 16. Даже нормальный сон не выкраивается. Ведь нужно еще одеться, раздеться, помыться, несколько раз в день поесть.

Но Петя не сдается. Он перешел со скотного двора в так называемую полевую бригаду. Заработки будут меньше, но больше свободного времени. Первый день он вместе с другим молодым человеком возил сено на лошади от стогов на скотный двор. Заработали за весь день по сорок копеек. Второй день их опять послали на ту же работу. Еще раз - по сорок копеек. Вероятно эта работа была из числа самых невыгодных. Но это никого не оправдывает. Петя уже обратил внимание, как по утрам грызутся рабочие, чтобы получить более выгодную работу. Он чувствовал себя неспособным к ежедневной борьбе такого рода. Поэзия сельской жизни развеялась. Не запах цветов - вонь публичной уборной. Ужасно было это пробуждение для Пети. Вся его жизнь состоит из таких пробуждений.

 

5

 

1967 год.

 

Петя с жаром хватается за новую надежду. Ему кажется, что нам будет хоть чуточку спокойнее жить в любой из прибалтийских республик. Много мне пришлось поездить по Эстонии, Латвии, Литве, прежде чем нам удалось на свою комнату в Ленинграде выменять хорошую квартиру в городе Елгаве. Хоть от квартирных соседей отделались. Часть хлопот Петя взял на себя. Вещи перевез он.

 

Казалось, уже все позади с переездом. Но вот Петя приехал к нам в Нищу /время летнее/. "Что случилось?" - "Михайлова не уезжает из квартиры. Притворилась больной. Может быть, ее заставили подождать до новых распоряжений".

Пришлось мне опять собираться в путь. Взяли с собой ведро варенья. Нашлось и еще груза. Порожняком ходить не приходится. При посадке на автобус увидели милиционера. Подходил к нам, даже пытался заговорить. Как обычно, контролируют каждое наше передвижение. Может быть, готовится для нас какое-то "воспитательное мероприятие". Когда мы, очень усталые, появились в Себеже, к Пете сразу же стала привязываться "шпана". Сначала только двое.

- Что вам от него надо?!

- Да вот... я задаю вопрос, а он не отвечает.

До вокзала мы все же доехали благополучно. Но и они приехали туда.

- Выходи на улицу, а то здесь начнем бить.

Проходит час... другой. Их становится все больше. Их уже около десятка шныряют около нас. Их положение выгодное. При таком соотношении сил, да при отсутствии агрессивных намерений с нашей стороны, у них меньше причин для беспокойства. Но и они взвешивают степень опасности. "А он плотный!" - слышу я слова за своей спиной.

Их главарь отделился от своих. Подсел к нам поближе. Начал разговор. Хочется ему поиздеваться над нами. Я бросаю ему вопрос: "Кто вы такой?" - "Художник". - "Вы сексот. Вы не художник - вы сексот". Такое изобличение обычно обескураживает хулигана-актера. Обычно при этом появляется желание получить дополнительные инструкции о том, как действовать дальше. Так получилось и на этот раз. Он исчез больше чем на полчаса. Исчезли и его сообщники.

 

Скоро опять наши враги собрались в зале ожидания. Мы не могли понять: либо их главарь получил распоряжение только потрепать нам нервы, либо они нападут на нас, когда придет поезд, и мы с занятыми руками направимся к вагону.

На этот раз обошлось без кровопролития . А совсем недавно стены коридора нашей ленинградской квартиры были густо забрызганы кровью.

Ну а теперь - Михайлова, которая и не очень усердно притворяется больной, но не выезжает. Может быть, они просто хотели вывести меня из равновесия, как одну учительницу, которую нужно было отправить в психбольницу. Для этого ее издевательски бестактно закрыли на ключ в пустой комнате, чтобы она там вволю накричалась.

Михайлова - латышка. Небольшого роста, толстенькая. Она не кажется молодой, но ее единственному сыну лет тринадцать. Возможно, ее старит полнота. Муж ее писатель, по ее словам. Развелся с ней. Она не работает и живет безбедно. Она плохая хозяйка дома, судя по квартире, но цепкий стяжатель, судя по ее прочим делам. Иждивенка по призванию: и с мужа сдерет и с государства сдерет, и что "положено" и что "не положено". В разговорах со мной демонстрирует чуть ли не антисоветские настроения. Говорила, как ей трудно было выдержать натиск властьимущих и "подхалимов", которые, якобы, отговаривали ее от обмена жильем даже угрожали, и крепко угрожали, по ее словам. Когда она, наконец, увезла свои вещи, то в мусоре оказались следы библиотечных журналов, которыми пользуются только партийные пропагандисты, для остальных они нестерпимо скучны. Ее муж не жил в этой квартире после капитального ремонта.

 

6

 

Лето 1968 года.

 

Что-то незаметно, чтобы среди послевоенных латышей было меньше, чем среди послевоенных русских карьеристов, подхалимов, провокаторов КГБ. Причем русские подвергались опустошению и оглуплению дольше, чем латыши, значит латышам их поведение еще менее простительно, чем русским. Внешне латыши менее противны, чем нынешние ленинградцы. Они одеты с большим вкусом, у них не все девушки слишком безобразно размалевывают себе губы, ресницы и синяки под глазами. От коренного ленинградского населения, которое славилось культурой поведения, почти ничего не осталось после сталинских чисток и войны. А понаехавшие туда провинциалы вообразили, что живя в столь прекрасном городе они должны быть разодеты и размалеваны по самому последнему слову моды. И все же, живя в Ленинграде /да и в Караганде/ мы отвыкли считать сдачу у кассы магазина. В Латвии считать нужно всегда, а зазеваешься, не только копеек, но и рубля недосчитаешься. Алчность велика. Общественная порядочность и благоустройство на низком уровне. В Елгаве водопроводная вода по цвету часто не отличается от густой навозной жижи, а по запаху и вкусу всегда отвратительна. Из всех городов, где нам пришлось пожить, Елгава - первый, где мы не можем есть кефир и простоквашу, так нечистоплотны производители этих продуктов.

Латыши более молчаливы в поездах. Мне это приятно. Но и латыш любит занять места побольше в вагоне, и не догадается убрать с сидения свой портфель, чтобы освободить место для человека, который рядом стоит. Эта неуживчивость и латышей и русских с каждым годом растет.

 

Нравится мне у латышей пониженное любопытство. Спросишь дорогу - даже сельский житель не будет тебе задавать вопросы, подобно русскому: "А к кому ж ты идешь? А где ты живешь?.." На полный допрос тянет русский. А не станешь отвечать - сердится. "У нас так не полагается. Можа ты шпиён". Собственную бестактность оправдывает интересами государства. Особенно в наших прославленных партизанских краях развита шпиономания до полного маразма мыслительных способностей. Разговаривают две женщины в автобусе:

- Встретился какой-то мужчина. Спрашивает меня, где Осынское озеро. Что за человек?.. И зачем ему Осынское озеро понадобилось? Я ему в другую сторону показала - пусть поищет.

И в Нище у нас идут обычные допросы; "А что ж Петя уехал? А что он не побыл? А чи приедет он опять?" И все это с таким наивным видом, с таким примитивным простодушием, что трудно настроиться враждебно к таким вопросам. А надо. Надо уже потому, что нам ничего рассказывать о себе не нужно. Даже уйти отсюда нужно тайком, чтобы не сразу и спохватились, чтобы не успели наши благодетели подготовить по дороге какое-нибудь "воспитательное мероприятие" опасный спектакль с участием "бывших моряков". Себежским кагебешникам моряки представляются самыми устрашающими забияками. Если в Себеже или в Идрице появились около нас хулиганы, называющие себя старыми моряками, то мы уже знаем, что это сексоты, и что привязываться они будут к нам с женой, а не к кому-либо другому. Повсеместная бестактность обычаев наших особенно заметна для тех, кто уже обжегся. Нельзя мириться со старой формой, когда содержание полностью изменилось. "Куда идешь?" - спрашивают при встрече. В старое время такой вопрос был выражением безобидного любо-

 

пытства или выражал неумение иначе начать разговор. "А как ты думаешь?" В старое время ответить на такой вопрос не представляло никакой опасности. Но не теперь, когда за "неправильные" мысли уничтожают людей.

 

7

 

Познакомимся с некоторыми из моих воспитателей в Нище. Здесь к человеку доступ более свободен, чем в городе. Прийти могут и без дела, зайти могут и без стука. Правда, у меня дверь в сенях отворяется с большим трудом и с большим шумом. Я не чиню ее умышленно. В Нище мы живем месяцев пять в году. Пробыть шесть месяцев рискованно, можно потерять право на проживание в городе. Жена моя превратилась в пенсионерку, а я навсегда потерял право на пенсию в связи с тем, что меня нигде в свое время не принимали на постоянную работу. Прирабатываю малость в зимнее время, позируя в художественных школах и институтах. Пока живем в Нище на своей картошке, бобах и ягодах, немного накапливается денег от пенсии жены /ее пенсия -33 рубля/.

Ануфреевну, нашу соседку с восточной стороны, мы не отнесем к числу моих воспитателей. Вот она сейчас гоняется с палкой за своим петухом и кричит. Она уже стара. Живет одна. Только с курами и поругаться. Кричит своему петуху:

- Как я сказала, так и будет!

Для нас она удобнее других соседей. Ее куры у нас на огороде не ищут пропитания. Они сыты, да и держит она их больше взаперти, в прозрачном помещении, построенном ее сыном. Сын ее сообразительный мужчина, знает, что деревенский дом ему к старости понадобится; посещает мать несколько раз в году, и кое в чем помогает ей. Она получает всего восемь

 

рублей пенсию. Общаться с Ануфреевной не скучнее, чем с другими нашими соседями. В картишки она играть может, и допрос проведет не хуже любого другого.

Самый умный и развитый из всех нищанских жителей - это Петр Степанов /и его семья/. К числу крестьян он не относится» он моложе нас и работать по-крестьянски он не успел научиться, хотя его жена каким-то чудом приобрела трудолюбие, равное крестьянскому. Иногда он меня настойчиво приглашает к себе, прибавляя при этом: "Вы, ведь, ни к кому больше не заходите". Несколько раз я у него был. Даже о художниках-передвижниках он кое-что слышал. Бывший партизан из отряда Дуды. Был и в регулярных частях армии, в войсках государственной безопасности. В общем не скрывает, а может быть, и преувеличивает свою причастность к чекистам. Высокий. Черный. Взгляд немного загадочный.

Однажды пьяный /а трезвым его редко увидишь/ он увлекся и перешагнул границу осторожности. "Или я вас перевоспитаю или - вы меня" -заявил он мне. На что я ему сразу же ответил, что не считаю это возможным. "Я вас не хочу перевоспитывать, а вы меня не можете. Чем вы меня доймете? Теорию... так называемую теорию марксизма я лучше вас знаю и вы бессильны изменить мое отношение к ней с минуса на плюс. А практику так называемого строительства коммунизма вы не можете мне преподнести в привлекательном виде. Вы лучше меня знаете, как плохо вы здесь хозяйничаете, а я лучше вас знаю, как плохо хозяйничают и в других местах. Хоть вы и коммунист, но лично вас я не считаю человеком, полностью утратившим совесть. Так вот, скажите, ваш совхоз приближается к коммунизму или удаляется от него?" Он молчал. "Вам с каждым годом все труднее прокормить скот, а площадь скошенных лугов с каждым годом уменьшается. Сколько здесь заливных лугов?.. Все заросли кустар-

 

ником или не все? Улитинские луга все заросли. А ниже по реке что делается. А туда даже я в молодости приезжал косить. Даже лопатинцам тут у реки был выделен кусочек..." "Рабочих не хватает", - отвечал он уныло. "Безлюдье, - сказал я, - как в Римской империи наканун" ее гибели". Мой воспитатель стал уговаривать, чтобы я принял участие в выборах хотя бы для него лично. "Мне поручили... Что вам стоит?" - "Вот те раз! Что мне стоит? Ваши выборы я считаю издевательством над избирателями. Я согласен подвергнуть себя такому унижению, но при одном условии... если вы дадите мне обещание". - "Какое?" - «Бросить пить, - сказал я, оглядываясь на его жену и дочь, присутствовавших при этом. - Что вам стоит? Для меня лично..." Как отрезало. Больше он ко мне не обращался с приглашениями на выборы.

_ _ _ _ _ _

 

Однако такой откровенный воспитатель встретился мне только один раз. Очень важно уметь их распознавать.

Становясь сексотом, человек почти всегда делается нахальнее. Чувство правового превосходства над другим в чем-нибудь да скажется.

Он торопится. Он идет к цели, ему нужно отчитываться, а времени на долгую игру обычно не хватает, да и боязно упустить благоприятное обстоятельство. Но он может и нарочно замедлить свои действия. Но и в том и в другом случае он актер, он играет. При хорошей наблюдательности игру отличишь от естественного поведения.

Программа действий и слов сексота тоже выдает его, если ты уже его знаешь.

Под жестоким давлением /не скупятся/ сексотом у нас может стать всякий за очень редким исключением: твой вчерашний друг, твой род

 

ственник, член твоей семьи. И это для многих из них путь не к легкой, а к мучительной жизни, иногда к соучастию в гнусных преступлениях, с риском быть уничтоженным в качестве нежеланного свидетеля.

 

8

 

Познакомимся теперь с нашими соседями с западной стороны. Не пугайтесь, всего только две семьи переселенцев. Раньше они жили ближе к Москве, где-то около великих Лук. Значит есть места, где и похуже, чем в Нище живут. Ближе к нам живет Хилип, дальше - Хвидосей. Не в почете у многих русских людей звук Ф. Хилип вместо Хвилип - это уже полдороги к литературному произношению. Мы начнем с Хвидосея и Хвидосеихи. Они переселились в Нищу раньше Хилипа, сразу же после войны. Хвидосей - тертый калач, отбывший значительный срок заключения в лагерях, говорят, за убийство. Был в Нище председателем колхоза /почти все мужчины попробовали этой должности/, пока не сняли с работы по той же причине, что и всех остальных, за то, что пропивал колхозное имущество. На общем собрании колхозников его приговорили к такому наказанию: не уходить из колхоза, до старости работать рядовым рабочим. Пенсию он впоследствии получил хорошую /если сравнивать ее не с городскими пенсиями/. У крестьян в старое время сообразительность проявлялась только на своей пашне: "что посеешь - то и пожнешь" Их потомков научили соображать иначе; пусть сеет кто хочет, а я постараюсь пожать. Соревнование теперь происходит не на поле, а дома: у кого выпивка и закуска для начальства будет приятнее. Тут не скупись, тогда и будешь пожинать... выгодную работу и хорошую пенсию. Техника получения пенсии такова. Работают оба супруга, а записывают всю работу на одного, на того, кому раньше выходить на пенсию. Удваивается заработок - удваивается и

 

пенсия. После этого первая половина, уже получившая пенсию, помогает удвоить пенсию и второй половине. А еще дальше, обе половины успокаиваются и стараются на полях совхоза больше не показываться. Разрушительная пересадка на другой поезд: от переутомления, регулярного - к безделью, но не регулярному. А Хвидосею больше, чем кому другому было бы полезно не сразу прекращать обычную работу. Телом не обижен, повыше среднего вверх и явно выше среднего вширь. Иногда кажется почти красивым. Но вот Хвидосеиха совсем плохо выглядеть стала: одутловатость, цвет кожи болезненный. Нездоров образ жизни у них. Деятельность нерегулярна - все рывки. Весной рывок: картошку запахать на своем огороде. Осенью рывок: картошку убрать на своем огороде. В остальное время - "все болит".

Лошадей в совхозе совсем мало, и нет лошади отдыха, когда ее приводят для работы на огородах. Тут она хорошо чувствует, что она всем чужая, что люди - эгоисты. Хотя 'первую вспашку на огородах делают трактором, но для посадки пользуются лошадью. Получивши лошадь все соседи стараются поскорее довести до конца всю свою посадку. По Сеньке и шапка. Оставшиеся в живых лошади так же не похожи на своих предков, как нынешние деревенские жители - не похожи на крестьян. Другое воспитание Раньше лошадь с хозяином были друзьями. Нашей Буланке бывало не только кнута не требуется, даже прикрикивать на нее нет надобности. Сама все время бежит рысцой, если груза нет /два-три седока для нее - ничто/. А если с грузом в гору - сама торопится чуть не бежит, чтобы воз не потерял инерции движения. Теперь лошадь в упряжке и шагом идти не хочет, если не погонять - остановится. Нынешняя лошадь тоже соображает, но по-иному. Попробуй выйти из саней для того, чтобы выломать хворостину погонять ее - уйдет не догонишь .

 

Мы в нашем маленьком хозяйстве лошадьми не пользуемся. Услугами соседей - тоже. Картошку выращиваем с помощью лопаты. Проявляем изобретательность, чтобы работа наша шла не рывками, а по возможности равномерно все лето. Наша независимость не нравится... Не нравится и то, что мы сильно сократили площадь под картошку, и у нас остается время для творческой работы.

 

9

 

Но мы ушли от Хвидосея. Мужик он грамотный. В газеты заглядывает, и может проклинать Никсона или кого другого за их поездки в Китай. Все наши встречи в бане пытается превратить в политические дискуссии для моего перевоспитания. Это ведь легче, чем воздержаться от выпивки за счет колхоза, когда тебя выбрали председателем. Наше присутствие в Нище позволило не одному Хвидосею самым легким способом продемонстрировать свою благонадежность. Вот и продавщица в магазинчике расписывает в присутствии моей жены, как плохо жилось ее матери в старое время и как бы хорошо она жила сейчас. "Теперь бы зарабатывала больше сотни, и ходила бы так, что на ней все шуршало бы". На матери шуршало бы, а на дочери не шуршит. Мать получала бы больше сотни, а дочь довольствуется любой половиной этого. Даже это можно забыть в пылу пропагандистского увлечения.

Ближе всех от нашей избушки живет теперь Хи-лип. Свой дом он построил за лето 1963 года. Он родной брат Хвидосеихи, и Хвидосей теперь не чувствует себя одиноким среди недружелюбных соседей. Хилип многодетный: три сына, две дочери. Впрочем, как у самого Хвидосея дети расползлись по городам, так и Хилиповы дети стремятся к тому же. Первое время Хилип вызывал у меня сочувствие. Он не из тех, кто "умеет жить". Такого председателем колхоза не выбирают: скромнее других, внеш-

 

ность незаметная. Посмотришь в бане - худенький, да и ростом не дотянул до среднего, а работать надо много. Привычка к регулярной работе делает чудеса. Вот и Васька, сосед, тощенький, хоть и высокий, а поди-ка помахай рядом с ним косой, если ты не втянут в мускульную работу. Катька, жена Хилипа подобно мужу невысокая, но толстая. Лицо добродушно-примитивное. В молодости была красива. Нарожала кучу детей. Теперь это старомодно даже в деревне. Как она их воспитывала, лучше всего охарактеризовал сам Хилип:

- Хуже нет - маленькому: ты хочешь пить - тебя кормят, ты хочешь есть - тебе пустышку суют, ты спать хочешь - тебя трясут трулюлюкают.

Катька ленива и почти неряшлива. От их дома далеко пахнет. Но все же себя и свою семью она способна обслужить, хоть не красно. А вот дочь ее Валька /которая постарше/, та и на это не будет способна. Той совесть позволяет на полях совхоза при одинаковой плате только один раз нагнуться за то время, пока другие успеют это сделать три раза. Так как и другие не торопятся, то ее движения можно признать почти виртуозными в своем роде.

- Когда она была девчонкой, я думал, что из нее получится аппетитный шашлычок, а вот она уже превращается в толстую бабищу, - сказал о ней несколько позже один из нищанских мужчин.

И при таком уважении к своей лени эта Валька способна была почти целый день отстоять около мужчин, которые ремонтировали трактор у нашего огорода, которым было не до нее, которым она не нравилась. Так, на всякий случай: может быть и обратят, наконец, внимание. Позже она под видом любовных свиданий караулила по ночам у нашего огорода, чтобы мы не ушли из Нищи без ведома КГБ. Тут уж скорее ему надоест, чем ей.

 

10

 

Новые мечты у Пети. Если они осуществятся, он будет счастлив. С ним недавно познакомились работники редакции, и обещают ему место штатного фотографа в редакции елгавской газеты "Дабра узвара". Ему остается только уволиться с работы. Сейчас он работает при почте. Ремонтирует телефоны-автоматы. Зарплата в этой организации скромненькая, но он уже достиг высшего разряда. Он уже мечтает о каком-то усовершенствовании... изобретении. Жалко терять эту работу. Мы с Люсей почти уверены, что он не получит обещанного места в редакции, что эти люди из редакции - сексоты. Но как убедить Петю? Как ему отказаться от заманчивого будущего -работать по призванию? Он любит это дело и достиг уже значительного умения. Его фото время от времени публикуются в елгавской газете. Неужели родители правы? Надо дерзать Он уволился. Добрые люди из редакции пропили все деньги, которые он получил при увольнении, и оставили его без работы, невзирая на то, что у него двое детей. Когда мы после этого опять приехали в Елгаву, старший внук /четырех лет/ уже знал, что делать, когда нечего есть. И бабушку поучал:

- Есть хочешь? Выпей водички и пойдем гулять Может быть бутылку найдем.

Увольняли с работы родителей этих несчастных детей и позже, разными другими способами. Такая жизнь продолжалась пять лет. Какое будущее ждет этих детей?

 

11

 

1972 год. Идем вдвоем с Люсей в Нищу. Тяжело Вещи кажутся тяжелее, когда не уверен, что именно сюда их надо нести. Удивительно! Собираясь в дорогу, берешь только самое-самое необходимое, а рюкзаки и сумки всегда тяжелы

 

Пишущую машинку с запасом бумаги все время приходится таскать с собой... несколько книг И дорога кажется длиннее /9 км пешком/, потому что нет уверенности, что не придется идти обратно. Цела ли избушка? Будет ли в этом году здесь атаковать нас милиция? И как?

Моя верная подруга шагает рядом со мной. Под грузом не горбится. И как я, она готова на время отодвинуть заботы и тревоги о будущем ради того, чтобы летние месяцы отдать творческой работе. Хочу писать повесть, которая уже созрела в моей голове.. После каждой остановки на отдых Люся спорит со мной из-за вещей; не с тем, чтобы освободиться от лишней тяжести, а о том, чтобы мне облегчить ношу. Давно, будучи девушкой, она мечтала о профессии геолога. Непоседливая жизнь тогда ей казалась привлекательной. Теперь она слишком беспощадно пресыщена переменами и дорожными тяготами. Теперь нам приходится скорбеть, что даже для вещей у нас нет надежного места. Теперь мы еще более одиноки, чем прежде. Из-за нашего присутствия - в этом месте уродуется жизнь других.

Впрочем, силы наши прибывают, когда мы шагаем по деревенским дорогам, среди зеленых друзей.

Мы пришли. Изгородь вокруг нашего огорода исчезла. И жерди не валяются на ее месте. Все унесено дочиста, чтобы при восстановлении изгороди я не мог воспользоваться старым материалом. Из полусотни наших ягодных кустов осталось только пять, самых старых. Уборной нет. Яблони изуродованы: лучшие сучья обломаны. Труба избушки доверху заполнена землей вперемешку с сучьями. А внизу видим неиспользованные остатки этого материала. Вместо того, чтобы сразу затопить печь, нам приходится несколько часов возиться с очисткой трубы. На крыше ветер кажется достаточно прохладным после тяжелой дороги.

 

Больше других здесь потрудилась семья Хилипа. Он, бедняга, получил очень маленькую пенсию. Ему и его жене зачли в стаж только время их работы в Нище, и не зачли всю их работу на родине /до переселения/. Писали они жалобы. И отовсюду получили подтверждения, что пенсия им начислена правильно, что они - «летуны" и должны быть по заслугам наказаны. Есть в Нище и еще более эффектный случай. Не смогши ужиться в одной избе с родственницей, переселилась одна женщина в Нищу из Красиков. Километра четыре между этими деревнями. В связи с этим она оказалась в другом совхозе. И весь ее прежний стаж работы не был ей зачтен по закону, который держится в секрете от населения. Она получила пенсию 11 рублей в месяц. "Что тебе этот бедный народ!" тому, кто получает персональные пенсии. Теперь Хилип надеется, что за его сексотское усердие с ним расплатятся нашим же имуществом. Уверяет соседей, что ему "нарежут" наш сад, когда нас отсюда выживут.

 

12

 

Можно плюнуть на то, что коровы ходят вокруг яблонь. Пусть это больше смущает пастухов, чем нас. Но разумно ли в нашем положении пренебречь тем, что обветшавшая крыша на избушке может и с самой малой помощью соседей в любой день открыть для дождей значительную часть потолка. Я чувствую, как мое "имение" Одним только видом своим ослабляет мое здоровье, подчеркивая наше бессилие. Может быть, и не нужно ничего делать, но и для этого необходимо принять твердое решение и покончить с мучительным взвешиванием.

Идем по берегу реки. Рубим на болоте жерди и столбы для изгороди. Стаскиваем все это в реку и связавши веревкой, тащим вслед за лодкой домой, как можно ближе к своему огороду. Разумеется, на это уходит несколько дней. Несколько дней у нас уходит на очистку

 

коры. И через двадцать дней стоит новая изгородь вокруг всего огорода. В этом отношении наш огород на невыгодном месте: изгородь нужна со всех сторон. По возрасту и по непривычке к мускульной работе торопиться нам нельзя: ни спина, ни руки... не должны у нас болеть. Мы должны на всякий случай всегда быть в боеспособном состоянии. После этого мы несколько дней ходим жать тростник для крыши по берегам реки. Ух, и жарища; Купаемся, вспоминаем молодость. Мы ведь оба неплохо плаваем. В какие только воды нам не приходилось погружать наши тела. Но эта маленькая река - особенная, загадочная, со своим очень ленивым течением и значительной глубиной. Протекает она здесь по заливным лугам, которые теперь густо заросли кустарником. Оба берега низки, но высок зеленый барьер у самой воды, из травы и тростника.

Тяжелое для нас лето. Очень жаркое и засушливое. Работы очень много. После крыши делаем новые стены в сенях и дверь /из старья/ По мере того, как работа убывает, у нас прибывает бодрости и самоуверенности.

Только к осени наше хозяйство приведено в хорошее состояние. Чувствуем себя молодцами, хотя для того, чтобы писать повесть не осталось времени. В середине сентября из Ленинграда, куда уехал на время Петя с семьей, получаем телеграмму: "Петя с Галей ушли к знакомым неделю назад. До сих пор не вернулись".

Через полмесяца выяснилось, что их держали 15 суток под арестом за то, что /по их словам/ они побеседовали на улице с иностранцами, а после чего не сумели достаточно угодливо объясниться по этому поводу с милиционерами.

 

13

1973 год

 

Сидим вечером на скамейке у избушки. Идут домой коровы. Здесь проходят два стада. В большом стаде около сотни коров. Это коровы совхоза. Маленькое стадо - это личная собственность здешних жителей. Тут и корова Петра и корова "учителки", секретаря партийной организации. Посмотрите, какое вымя у каждой. Такого вымени ни у одной коровы из большого стада вы не найдете. В большом стаде слишком явно неполноценный скот. Около трети коров - яловые. Зато бегают шустро. Пастуха близко не подпускают с его страшным кнутом и отборной матерщиной. Коровы жадно хватают траву у изгородей и особенно жадно окружают любую лужицу. Пастух не останавливается ради такой прихоти коров.

- У-у-у!.. сволочи... отродясь воды не видели!

Коровы жадно пьют, обращая внимание не столько на его раздраженный голос, сколько на расстояние, которое отделяет их от него. Бегом, бегом через всю деревню.

Вечером Люся приходит за молоком к Польке, которая иногда рассказывает, как она мучилась во время войны с пятью детьми. "Никому не нужна... и партизаны гнали от себя". Однако же немцы не дали погибнуть голодной смертью. "Привезли меня с ребятами в Литву. Там хуторяне всех наших взяли на работу, а меня не берут с ребятами. Тогда немцы отвезли меня к одному толстому капиталисту, сказали чтоб взял. Плохо нас кормил он... три литра молока на всех... настоящий капиталист, американский". Так и сказала: "настоящий капиталист, американский". Пока работала у "американского капиталиста", все дети были живы, а когда вернулась к Титовичу - двоих похоронила.

 

Поразительно это дикое невежество, агрессивное невежество нашего населения, лишенного правдивой информации. В Ленинграде нас совсем недавно уверяла молодая женщина со средним образованием /!/, что ходят слухи /и сама она верила/, что стали воровать грудных детей.

- Зачем?

- А кровь из них выкачивают.

- Для чего?

- В Америку увозят.

С поразительной наивностью многие ничуть не сомневаются в том, что все скверное течет к нам с Запада, все уродства и в искусствах и в модах, вплоть до порнографии - все оттуда. Значит - выше железный занавес!

А у нас все хорошо. Только что это за крик истошный доносится от моста? Это утопился пьяный мужчина, еще молодой. Покончил самоубийством. Хотел и пасынка заодно утопить, да тому удалось вырваться. Этот мужчина жил с очередной женой, как живут теперь многие из тех, которые заботятся не о детях, а о возможности ежедневной выпивки. Русские после войны стихийно нашли самую худшую форму многоженства и многомужества. Через несколько месяцев вблизи от этого же моста забрел в воду и утонул другой пьяный, здешний уважаемый ветеринар Романовский, коммунист, один из наших воспитателей /приходил с угрозами/.

А у нас все хорошо. Полька /пенсионерка/ каждый день очень переутомляется. Сын с женой /работают на скотном дворе/ привыкли к тому, что всю домашнюю работу выполняет мать да еще сено сушит для совхоза наравне с ними летом. И никто не думает о том, что матери нужно помогать. Верке, ее внучке, лет 13. По старым временам она уже все умела бы де

 

лать ловчее своей бабушки. Но в новой деревне она работать не хочет. Это главный признак времени. У некоторых деревенских школьниц - маникюр. Сережка, внук Польки лет девяти, в старое время уже многое мог бы делать, и без напоминаний. Советский Сережка весь длинный летний день томится от скуки, но только фыркает презрительно, когда ему скажешь, что нужно помочь бабушке.

Так кто же страшнее, "американский капиталист" или собственные дети и внуки? Страшны эти жалкие остатки деревни после сталинских чисток, выполненных Титовичами и партизанами.

И уж конечно, ничего не делают внуки, у которых родители живут в городе, внуки, которые проводят здесь лето в качестве гостей. Хотя некоторые из этих гостей уже выше ростом своих "предков". "Предки" рады уж и тому, если их скучающих потомков нет дома. Для крестьянина такое поведение молодежи показалось бы непостижимым. Что касается автора этих очерков, то я в нынешней молодежи вижу самый верный признак самой близкой гибели народа.

 

14

 

Наша квартира, в которую мы переехали из Ленинграда, понадобилась детской поликлинике /весь этаж им понадобился/. И нас оттуда выселили зимой в начале 1974 года. Вместо одной большой квартиры мы получили две, и разъехались с Петей. Все это сделалось очень нелегко для нас. Но я не буду это изображать.

Я многое пропустил из самых отвратительных событий своей жизни. Если я, по понятиям моих "воспитателей", заслужил беспрерывное наказание, то читатель этого не заслужил. Десятой доли того, что пережили мы с Люсей,

 

хватит для того, чтобы читатель усомнился в правдивости моего рассказа, даже если выбирать только самые правдоподобные свидетельства преступной неразумности нашего правительства.

Приблизительно в начале 1975 года Петя стал поговаривать со мной о своем проекте наладить кустарное производство гипсовых копий мелких скульптурных произведений. Я ему не советовал приниматься за это, во-первых, дело слишком громоздкое: требует помещения и сложное: много надо потратить времени, чтобы овладеть им; во-вторых, покупателей будет мало - не оправдать предварительных больших затрат; в-третьих, "если ты будешь работать кустарем, то твоя зависимость от государства не уменьшится, а увеличится. Трудно получить разрешение. И после разрешения они в любое время могут прекратить твое производство и торговлю: налогом задавят или административными придирками".

Петя особенно рьяно возражал насчет покупателей. Так уверяли его ленинградские "друзья". Что я мог противопоставить этим уверениям. В Караганде я был свидетелем крушения подобной попытки, но там за дело взялся пачкун; качество отливков было низкое. Глядя на образцы "ходкой" продукции, которую Петя привез из Ленинграда, я думал: "Что будет, если Петя добьется хорошего качества отливков?" Думаю и... не понимаю. Я не понимаю покупателей этих ходких произведений, если они действительно есть. У меня за несколько минут созерцания на целый день пропадает охота жить. После тяжелого вздоха я рассказал Пете как однажды, в тяжелые для себя дни, я выставил в комиссионном магазине две картины. Одну я написал с натуры, другую скопировал с хорошего левитановского пейзажа. Цену заведующий магазином назначил оскорбительно маленькую. Раз в пятнадцать меньше

 

той, которую берут художественные организации с организаций-заказчиков. Когда я обиделся, заведующий магазином меня успокоил, что и за эту цену никто не купит. И действительно, никто не купил.

- Разве что кагебешники будут у тебя покупать, чтобы опровергнуть мои утверждения, - закончил я шуткой. - Рисковать так крупно я тебе не советую.

Но Петя рискнул и крупно рискнул. Я не ожидал от него такого упорства и именно в такой области деятельности, которую я считал мало свойственной его характеру. Много труда он потратил на быстрое освоение новой профессии и очень высокого качества отливков добился. С хорошим вкусом окрашивал отливки. Правда качество Галиной работы, видимо, часто его раздражало. Но зато она торговала успешно и все административные хлопоты взяла на себя. С помощью         неведомых мне покупателей дело пошло. Мои призывы к осторожности были посрамлены. Позже они купили старенький автомобиль. Но не на пользу Пете пошли заработанные на этом деньги. Но об этом позже.