36

ИЗ ПИСЕМ

1973. 2 июня. Письмо от Николая Иванова с воли:

«...Узнал от Гали, что ты болел, что опять ухудшение с сердцем. Смотри, не увлекайся очень йогой... Очень прошу тебя, подумай, может быть, хотя бы уменьшить нагрузку. Правда, ты знаешь, что я не великий оптимист, когда речь идет о всяких неправославных проявлениях. Да и Юра к этому относился скептически, если не больше.

В начале прошлого месяца ездил к нему на кладбище, привели могилу в порядок, обдерновали, посадили цветы, траву, в головах — молоденькую березку, покрасили лаком крест. Одним словом, сделали все, что возможно.

Мне очень отрадно, что в потрясениях, потерях и страданиях ты нашел опору, как ты пишешь, «вновь родился для себя и для мира, очищенный и просветленный». Я очень хорошо понимаю все это, и даже не просто понимаю, а душою чувствую, что с тобой происходит и по какому пути ты пойдешь в дальнейшем. И конечно, ты глубоко прав, когда пишешь, что тебя «почему-то тянет в Россию». А куда же еще? Где нам жить, как не в своем отечестве. Не в Эстонии же или в Германии. Только на Руси, только у себя дома, ибо нигде с такой силой не чувствуешь подлинность бытия своего, как в русском лесе, глуши, в русской деревне, среди звуков, родного языка... И свет Беспредельного, на который ты положился, и тяга в Россию — это ведь две ипостаси одного и того же, и мне очень хочется надеяться, что через два года тебе не надо будет делать выбора между Ревелем и Тверью... Как только мои дела придут в обычное нормальное состояние, так я примусь за книги... Настроение от всей неустроенности, конечно, не очень бодрое, да и все остальное не слишком располагает к оптимизму...

Воле (Владлену Павленкову — прим. авт.) привет, не знаю, как вы там друг с другом, но, надеюсь, что хорошо...».

25 июня. ...Проездом из Крыма останавливалась в Москве. Видела Колю Иванова (если не ошибаюсь), в общем, с которым ты сидел в Озерном. Он передал тебе привет.

 

Гена, написал ли ты Наташе фамилию врача и адрес больницы, куда можно послать лекарства? Как ты себя чувствуешь?

У меня к тебе просьба: постепенно кончить заниматься йогой. Если бросить сразу, боюсь, нехорошо отразится на сердце... Тем более, что я очень не хотела бы, чтобы ты занимался и дома.

6 июля. ...Ты советуешь мне прекратить занятия йогой, обеспокоенная моим здоровьем. Но вспомни, я начинал заниматься этими упражнениями еще на воле, сочетая их с атлетизмом. И за годы занятий йогой здесь кое-какой личный опыт в этом у меня имеется. А тот факт, что я в здравом уме и доброй памяти, должен был бы показать тебе, что к этим занятиям я отношусь серьезно и осторожно, исходя из желания также получить от этого пользу, а не вред. Здесь йога помогла мне бросить курить, употреблять чай, кофа и прочее, без чего зэк практически не обходится, помогла мне спокойнее переносить бытовые неудобства тюремной и лагерной жизни... Занимаюсь и логикой, прорабатывая, в частности, книгу Т. Хилла «Современные теории познания». В ней много для меня интересного и поучительного. Изучаю и философию Древнего Востока... Что-то Наташа опять умолкла — не пишет. Спроси, в чем дело. Что у них нового? Как дела у Коли? Привет тебе от него и от Светланы (Павленковой, —прим. авт.). От Вали (сестры, — прим. авт.) тоже нет писем. Все, все заняты «государственными» делами. Одной некогда толком написать мужу, другой — брату, третьей — другу... Кольцо мое обручальное нашлось после стольких-то скитаний по сейфам тюрем и лагерей. Послать ли домой?

20 июля. ...С Колей я не переписываюсь. Он хоть и симпатичный, но мне не понравился, вернее — его идеология: твоя вредна лишь тебе, а его — не только ему... Табак «Нептун» для Владлена в Таллине не нашла. Позвоню Наташе... Очень рада, что нашлось кольцо. Делай с ним, что хочешь, только не теряй... Относительно йоги, дело твое — пожалуйста, стой на голове хоть по 3 часа, только не в свободное от работы время, ведь ребенок не жена, он требует внимания... Сейчас мы с Любашей сидели рисовали. Посылаю ее рисунки, она срисовала с моих. Теперь Любаха пошла играть в футбол. Играет

 

сразу за две команды и совмещает роль комментатора.

16 октября. ...Отправила Парамонову посылку. Ответа пока нет. А раньше я получила от него письмо. Подробностей никаких. Был очень рад, что я ему написала. Ответ был восторженный, парамоновский. В общем — жив и надеется на свободу...».

26 ноября. ...Новостей у меня каких-либо нет. Все по-прежнему однообразно и скучно... Как видишь, решил не писать больше философских трактатов. И письма, длинные и утомительные, превратились в «открыточки», как ты их называешь, короткие и неинтересные. Но сейчас действительно нет желания к эпистолярному жанру, нет настроения. Да и пустое все это. Жизнь — она шире слов, глубже философий, таинственнее что ли.

21 декабря. ...Сейчас у нас тихо, хорошо, снежно. Стараюсь больше бывать на улице и, вообще, веду спокойный и размеренный образ жизни, как старик лет эдак под 50. А одиночество, по-прежнему мое излюбленное состояние.