ПРОЛОГ

 

30 октября 1996 года двенадцать пожилых, грустных, с опущенными долу головами, бредут с Мартюша к Броду, не замечая кипения жизни шмыгающих по шоссе машин, изобилия звуков и золота осени.

Берёзы роняют жёлтый дождь листьев. За оврагом, у Исети, сереют палатки цыганского табора. Веселятся прыгающие фигуры, смех, лай собак, гомон, калейдоскоп веселья. Круговерть.

А эти двенадцать, поддерживая друг друга, поворачивают к березняку, к могильным холмам землянок бывшего спецпоселения Мартюш Каменского района.

Холмы землянок напоминают доты, в них 65 лет назад «враги народа», «кулаки» грудью бросались на амбразуры - голод, холод, унижения, спасая остатки былого богатства - детей своих, пока ещё живых.

В осевших землянках видны скаты окон и дверей.

Стоим полукругом у ямы, в которой когда-то жила семья Черенёвых. Нина Михайловна Парамонова (Черенёва, бывшая учительница Позарихинской школы) рассказывает, где были нары и печка. Она расстилает скатерть, ставит туда графинчик и вазу с тюльпанами, помидоры, огурцы и прочую снедь просто высыпает из сумки.

Мы пьём смородиновую настойку собственного приготовления в память о мартюшовских чаях из листьев смородины, смотрим на кровавый букет, глотая слезы. Пьём молча. За встречу с прошлым. Мы, поблёкшие, постаревшие, поникшие, сутулые, подслеповатые, стоим на погосте нашего голодного детства и юности, общего дорогого покойника, и вспоминаем 1931 год, который всегда с нами: тогда на душу взвалили глыбу руды, которая заслонила рыжее солнце. И почернело тогда солнце вместе с нашим будущим...

Моя очередь вспоминать, что вкипело в долгую память...

 

* * *

 

-Тпру! Приехали!.. - вздохнул возница, миновав деревню Брод, в двух километрах от города Каменска. Он с ужасом озирался: кругом был лес. Голый. Берёзовый. Между берёзами, как могилы, холмились землянки без признаков жизни: ни лая собак, ни человеческого голоса, ни звука, ни дымка.

 

На подводе никто не шелохнулся. Кучер, посыльный спецкоменданта из Каменска, похлопал рукавицей лошадь по шее, повернулся к сидящим и каким-то осипшим голосом прорыдал: «Приехали! Слезайте! Всё».

Отец снял с телеги полог, дед расстелил его на земле, посадил туда обезножевшую жену свою, мою бабушку, и беременную на последнем месяце маму. Рядом с ними поставили застывших детей - меня, пяти лет, и сестру Катю, трёх лет. Потом сняли чугун (вот и всё кулацкое богатство!), на который рухнул дед.

Это было 18 сентября 1931 года тихим серым вечером, когда низкие облака сбились в лохматую тучу, которая плакала горькими слезами.

Подошёл посыльный от коменданта, спецпосёлка (туда уже доложили о прибытии ссыльных), процедил: «Работнички» и от имени коменданта распорядился: «Занимайте землянку (кивнул на яму) и делайте крышу».

Когда он ушёл, появились молчаливые фигуры стопорами, отвели отца от землянок и начали рубить берёзы. Стволы набросали на яму, ветки утоптали, забросали землёй. Кто-то со вздохом (не ветер ли?) прошептал: «С новосельем!» И мы забрались в эту живую могилу, нору, отныне наше жилище. Мать и бабушка прислонились к стене, обе беззвучно и безутешно плакали. Мы встали рядом, тихо колупая необычную для нас земляную стену. Кто-то принёс воды, отец развёл костёр. Ужинали кипятком.

Соседи просунули в проем будущей двери травы, соломы и ветоши. Мы улеглись спать на земляном полу...