КРОЛИЧЬЯ ШКУРКА

 

Когда меня втолкнули в этот огромный деревянный амбар, поразил меня тяжелый дух и смрад, исходивший от множества собранных здесь людей. Амбар был переполнен. На балках и крестовинах, высоко забравшись, тоже сидели люди. Трудно сказать, сколько было здесь людей, может быть семьсот, а, может быть, больше тысячи. Говорящих я не видел, но в амбаре стоял приглушенный гул, напоминавший работу водяной мельницы или отдаленного водопада.

От дверей, каким то круговоротом, я был оттеснен и постепенно увлечен вглубь амбара. Запертые здесь люди были сплошь в солдатских шинелях, отдававших специфическим казенным запахом. И физиономии этих людей были сугубо казенные — землистые и однообразные. Только различного колера буйная растительность разнообразила эти лица-маски.

Трудно было что-нибудь про читать на них. Ни индивидуальной боли, ни страданий. Скорее вся эта масса живых существ напоминала одно огромное больное и смертельно усталое животное.

- Сколько дней вы здесь? - спросил я соседа.

Он посмотрел на меня каким то странным, не то испуганным, не то непонимающим взглядом, и отвернулся. Другой сосед, с трудом разжимая пересохшие губы, прошептал:

- Вторая неделя. — Затем что то соображая, вторично ракрыл рот: — одиннадцать дней, — прошептал он, как бы боясь быть подслушанным.

- Когда вас кормили? - снова спросил я.

- Никогда. Только два раза в сутки во дворе пьем волу.

Любознательность моя были вполне удовлетворена, остальное было понятно. Прислушиваясь, как медленно своеобразной поступью двигается вдоль позвоночника вошь, я предался далеко невеселым мыслям. Два-три часа спустя, когда вонючий и удушливый

 

воздух сгустился до невозможности, открылись широкие двух створчатые двери.

- Лос, лос, швейнехунде, — раздались, напоминая резкий свист бича, поощрительные крики фрицев. Широкой толпой, толкая и тиская друг друга, люди устремились к выходу. Чисто подметенный небольшой двор, обнесенный высоким забором. Среди двора на грубых козлах длинные, со единенные одно с другим, из свежих нестроганных досок корыта. С одного и другого концов корыт открытые водопроводные краны. Рассыпая веером брызги, вода льется в корыта. До краев наполненные корыта осаждают жаждущие люди, иные черпают котелком, другие ржавой и грязной консервной банкой. Большинство нагнувшись, жадно пьют прямо из корыт. Пьют, их оттесняют другие, они снова, судорожно цепляясь за края корыта, тянутся к воде.

За десять минут корыта пусты. Только на дне остался мутный осадок. Припадая к шершавым доскам губами, люди жадно пьют эту мутную жижу. Другие здесь же намочив чудовищно грязный носовой платок, вытирают лица.

Напившись разминаются, медленно двигаясь взад и вперед по тесному дворику. Появившийся фриц сует в руки первых попавшихся людей железные крючья. Люди, понимающе и заискивающе улыбаясь, идут в амбар. А несколько минут спустя возвращаются, таща кучьями трупы. У входа стоит фриц — айне, ннай, драй... эльф... — считает он, а трупы тянут, тянут, волокут железными крючьями. Беспомощно бьется голова о землю, цепляются синими пальцами с грязными ногтями закоченевшие руки.

Но вот у порога медленно движется влекомое тело. На землистом липе мигают глаза, запекшиеся губы жадно ловят воздух. Он жив еще, этот труп.

- Лос, лос, — - подгоняет фриц, и живой труп тянут в общую кучу.

- Херайн, — раздается визгливый крик фрица, и люди, покорным стадом устремляются снова в амбар. Все тесней делается в амбаре, а люди прут и прут. Вода освежила людей, всюду слышится говор. Но постепенно сгущается воздух, дышать все трудней, нее реже звучит и, наконец, замирает говор. Тесно прижавшись друг к другу люди оцепенели в полузабытье. Только счастливцы, высоко забравшиеся на крестовины и балки, оседлав их, безмятежно похрапывают.

Но вот с шумом открывается дверь, в амбар вваливается еще два десятка человек. Эти счастливцы ходили с утра на работу... Снова колыхнулось море людское. Завозились, зачесались люди и долго затем замирало движение. Тихо. Только стон уснувшего или хрип умирающего изредка нарушает тишину. В сумерках амбара я вижу вдалеке ритмично качающуюся голову. То вниз, то резко вверх, и снова вниз и резко вверх, как будто рвет зубами шинель. До боли напрягаю зрение - что то мохнатое, свежей кровью испачканное, прикрывает человек бортом шинели и наклоняясь

 

рвет зубами. Мой пустой желудок мучительно стянули спазмы. Во всем теле нарастает частая дрожь, нет сил себя сдержать.

Но вот, чья то рука рванулась и судорожно вцепилась в кровавую добычу. Отчаянно напрягая силы, владелец тянет к себе, а рука мертвой хваткой зажала добычу и тянет к себе. Очнувшись, окружающие люди вдруг пришли в движение. Заволновалось, заклокотало и заревело море людское. Вмиг образовалась свалка барахтающихся, кричащих, стонущих и хрипящих людей. Отдаленно стоящие, не понимая смысла и предполагая нечто ужасное, с ревом устремились к дверям. Встреченные выстрелами обезумевшие люди метнулись назад, а через распахнувшуюся дверь людей кропит автомат.

Всю ночь затем стонали и ныли раненые и встревоженным роем гудели живые. Утром, во время водопоя, фрицы отделили первых попавшихся десять человек и здесь же у каменной изгороди в углу двора расстреляли из автоматов. «Бунт» был подавлен. Снова железными крючьями тянули из амбара трупы. В судорожно зажатой руке одного из них обнаружили подлинную причину «бунта». Это была обыкновенная кроличья шкурка.