XVII.
Пріездъ сестры Гали. Медленная поправка. Посещеніе Кизельштейна.
Прогулка на свободе. Возобновленная работа. Закрытіе церквей на Пасху.
Служба на Арбате. Офицеры изъ организаціи спасенія Государя.
Новая радость! 4 февраля увидела вдругъ сидящей у меня на постели мою сестру Галю. Подумала сначала, что это только сонъ снится. Одна Галя была способна на такіе подвиги! Кіевъ былъ въ то время во власти кроваваго Муравьева, — Гале прищлось пешкомъ итти, пробираясь черезъ огонь, кругомъ длились бои. Дошла она до Бахмача, оттуда какимъ то чудомъ проехала въ Москву...
— Галочка, родная, любимая сестра моя, нетъ уже тебя со мной! Где то тамъ, на Кубани, въ Екатеринодаре, спишь ты сномъ вечнымъ среди белыхъ могилъ. Спи, родная, около техъ, для которыхъ ты такъ много сделала. (Сестра моя, несколько позже, трагически скончалась въ Екатеринодаре, спасая офицеровъ. Объ этомъ будетъ дальше).
Сменялись дни, понемногу я приходила въ себя, набиралась силъ и все меньше боялась.
Страхъ совсемъ прошелъ, когда Галя сказала, что видела одного изъ членовъ нашего союза. Въ то время въ большевицкой Москве и вообще въ Россіи еще сохранялись некоторыя иллюзіи... Передъ трибуналомъ взялся меня защищать знаменитый Н. В. Тесленко. Какъ-то пріехалъ ко мне его помощникъ Тагеръ, въ высшей степени симпатичный человекъ. Я ему все разсказала:
— Пока — лежите и болейте какъ можно дольше, — посоветовалъ Тагеръ. — Я поеду въ революціонный трибуналъ и узнаю, когда назначено къ слушанію ваше дело. Счастье, что вы попали въ Бутырскую, а не на Лубянку: оттуда никто не выходитъ.
После Тагера пришелъ Крыловъ. Говорилъ, что за то время какъ я сидела въ тюрьме, комитетъ продолжалъ переодевать и переправлять офицеровъ.
— А васъ, Марья Антоновна, долго хотели отбить или украсть. Все было готово, даже изъ Финляндіи для этого дела пріехали наши члены-матросы.
Я была очень растрогана. Каждый день заходили переодетые офицеры, все знали о моихъ приключеніяхъ. А работу мою стала исполнять Галя, она всехъ принимала, передавала въ условленныя места документы, деньги и одежду. Сперва у меня были совсемъ гроши. Помню, какъ-то утромъ, Н. Гучковъ прислалъ 3.000 рублей.
Силы мои возвращались, я окрепла настолько, что ходила по комнатамъ. Пріехалъ ко мне одинъ изъ офицеровъ съ Дона, сообщилъ, что въ арміи знаютъ о моемъ аресте. Вести съ Дона были скорбныя: армія двинулась въ Ледяной походъ, Корниловъ убитъ, нужда царитъ страшная. Я больше не чувствовала себя въ
праве хворать, написала въ советъ Кизельштейну, прося его притти. Онъ наэначилъ по телефону на завтра.
Часовъ въ 12 пришелъ, въ сопровожденіи двухъ красноармейцевъ рабочихъ, оставшихся въ столовой. Когда я спросила, зачемъ явились рабочіе, — неужели онъ воображаетъ, что въ моей квартире можетъ быть противъ него заговоръ? — онъ ответилъ, что мои политическіе друзья на все способны. Спросилъ: «Я вамъ нуженъ?»
— Я хотела-бы отъ васъ разрешенія вы-ходить изъ дому. Трудно безъ воздуха.
— Хорошо, но предупреждаю, вы не имеете права поддерживать связи съ союзомъ георгіевскихъ кавалеровъ и бежавщихъ изъ плена. Вообще, если займетесь контръ-революціей, будете тотчасъ арестованы. Вы дадите мне соответствующую подписку.
На следующій день пріехалъ ко мне ксендзъ изъ костела, что въ Милютинскомъ переулке. Я причастилась. А еще черезъ день вышла на прогулку. Весна, солнце, приближалась Пасха, а на сердце — какая тяжесть!
Офицеровъ разстреливали пачками. Все тюрьмы переполнены. Каждый день приходили, умоляя помочь, офицеры и юнкера, а средствъ уже не было. Я помню, у меня оставалось около 1000 р. Тяжело было, когда приходили просить дети: «Сестрица, спасите папочку, онъ такой добрый». — Делала все, что могла. Забыла о данной подписке. Но откуда взять денегъ? Никто не давалъ, боялись встречаться, зная, что за мной следятъ. Но разъ какъ-то прихожу домой, застаю пакетъ и письмо: «Дорогая сестра, вы не забыты, посылаю лично вамъ все, что имею, бегите изъ Москвы, вы еще нужны Россіи».
Раскрываю пакетъ, посыпались думскіе тысячные билеты, насчитала 35.000 р. Догадалась, что это былъ тотъ самый неизвестный, который мне первый помогъ. Хочется сказать ему оть всего сердца: «Не я, а вы спасли 2627 человекъ!».
Итакъ, можно было работать дальше. Галя исполняла мои порученія, бегая по всей Москве, снабжая скрывающихся офицеровъ документами, продуктами и деньгами, я этого делать не могла.
Новое несчастье: Галя вдругь ночью заболела апендицитомъ, утромъ отвезли къ Рудневу въ больницу и сделали сейчасъ же операцію. Съ ней въ одной палате лежала генеральша Свистунова, а внизу все еще выздоравливалъ Брусиловъ. Операція прошла удачно, Галя быстро поправилась.
Наведывалось много славныхъ офицеровъ, и милый мой Павликъ Свистуновъ, адъютантъ 17 Архангелогородскаго драгунскаго полка. Приближалась Пасха. Больщевики развесили плакаты: въ виду военнаго положенія населенію запрещалось посещать церкви, — церкви закрывались. Этоть приказъ вызвалъ сильное броженіе. Народъ решилъ, несмотря ни на что, идти въ церкви. Ждали кровопролитія во время заутрени.
Пасха празднуется торжественно въ Россіи, особенно въ Москве! То была первая Пасха при больщевикахъ. . . Люди пошли въ церкви какъ-то испуганно, печально, по одиночке, пробираясь словно украдкой. Я стояла все время въ одномъ переулке на Арбате около какой церкви — не помню. Где-то слышны были выстрелы, точно предупреждавщіе идущихъ въ храмъ: «Не ходи, разстреляемъ». Церковь постепенно заполнялась молящимися, священникъ началъ службу, все заплакали. Я стояла возле церкви. На Арбате вдругъ
появились вооруженные люди, отрядъ красно-армейцевъ началъ разгонять молящихся.
Бандиты въ шапкахъ и съ винтовками на перевесъ ворвались въ храмъ. Послышалось: «Спаси Господи люди Твоя». Тутъ произошло нечто ужасающее, то, чего, пожалуй, не знаетъ исторія отъ дней Нерона: въ храме полилась кровь. Красноармейцы стали избивать нагайками молящихся. Слышались крики: «Спаси Христосъ, заступи». У изгоняемыхъ изъ церкви текла кровь по лицамъ. И окровавленная толпа пела «Христосъ Воскресе».
Я думала: Господи, что же будетъ, чемъ все это кончится? Кое-где ударили въ колокола. Въ эту минуту повели арестованныхъ: несчастнаго старика священника, прижимавшаго къ груди крестъ (по его седымъ волосамъ и бороде текла кровь), и верныхъ прихожанъ. Между ними было много женщинъ, оне шли, не отступая отъ пастыря. Видъ его, когда онъ вышелъ изъ церкви, былъ такъ величествененъ, что ноги у меня подкосились. Не только я, многіе стали на колени.
Домой возвращаться не хотелось. Я направилась къ Гале въ больницу. Тамъ встретило меня много офицеровъ, у всехъ была одна мысль: скорей бежать изъ Москвы на Донъ, къ Алексееву, одно желаніе — отомстить . . .
Павликъ познакомилъ меня съ двумя офицерами. Оба состояли въ организаціи по спасенію Государя и царской семьи. Необходимо было достать документы на проездъ въ Екатеринбургъ.
Въ первый день Пасхи пришелъ членъ нашего комитета — верный спутникъ мой, Андріенко. Разсказала я ему, что необходимы два надежныхъ документа для поездки въ Екатеринбургъ,
объяснивъ въ чемъ дело. Вечеромъ документы были готовы. Все въ нихъ было подложно, даже печать «совета депутатовъ». «Товарищи, рабочій Калугинъ (капитанъ X) и рабочій Мартыновъ (пор. М.) командируются въ распоряженіе Екатеринбургскаго совета для поддержанія связи съ Москвой и съ личными порученіями. Товарищамъ Мартынову и Калугину просимъ оказывать всякое содействіе». — Печать московскаго совета и подписи.
Въ рабочемъ платье, вооруженные наганами. поехали наши герои сгіасать несчастнаго Царя. Они решили застрелиться въ случае поимки. Говорилъ мне Павликъ, что повезли 60.000 р. (далъ ихъ купецъ съ известнейшей фамиліей). Изъ нашего союза тоже поехало несколько солдатъ, георгіевскихъ кавалеровъ, забравъ съ собою много удостовереній и печатей. Солдаты ехали по документамъ бежавшихъ изъ плена, якобы возвращаясь къ себе на родину. Направленія были разныя: Тобольскъ, Екатеринбургь идр.
Несколько дней после Пасхи, Павликъ показалъ мне письмо отъ великой княжны Ольги Николаевны; она писала карандашомъ: «Все, что о насъ пишутъ въ газетахъ, правда — Ольга». Съ царской семьей екатеринбургская стража обращалась тогда возмутительно жестоко.
Опять приши печальныя вести: кап. X и пор. М. убиты въ перестрелке. Такъ сообщилъ мне Павликъ: доехали благополучно, убиты на возвратномъ пути. Бедная мать X — трехъ сыновей дала добровольческой арміи. Пока я была въ Москве, все время о ней заботилась. Честь и слава такимъ матерямъ! Были, ведь, и такія, что прятали своихъ сыновей, переодевали въ штат-
ское платье. Не все поощряли къ борьбе съ большевиками...
Напрасно столь многіе политики на Западе все еще думаютъ, что большевизмъ чисто-русская болезнь. Жестоко ошибаются! Россія теперь — лабораторія, изъ которой удушливые газы распространяются на весь міръ, и если не будутъ приняты самыя строгія меры, эти газы когда нибудь отравятъ все человечество. Не можетъ Европа думать, что все «какъ-то» образуется. Каждое правительство должно бороться съ заразой и въ первую очередь Польша.
Польша — крепость, защита культурнаго міра отъ большевизма. Если большевики возьмутъ ее, эту западную твердыню, — погибнетъ Западъ. Потому сейчасъ и сосредоточены все большевицкія силы противъ Польши. Не щадитъ Москва средствъ на разложеніе народа, преграждающаго путь заразе. Большевики терпеливы и упрямы, цели своей будутъ добиваться и впредь. Все, что случилось съ Россіей, да послужитъ примеромъ польскому народу и его правительству! Заразу надо пресечь въ корне.
Да послужатъ же и мои записки предостереженіемъ всемъ полякамъ, польскимъ женщинамъ и матерямъ, которыя всегда отличались патріотизмомъ, и вамъ, польскіе офицеры. Если родина позоветъ васъ, если жизнь ваша ей будетъ нужна, несите ее на алтарь, не задумываясь, и если настанетъ грозный часъ, все выходите на улицу въ смертный бой съ великимъ зломъ. Не прячьтесь, не ищите фальшивыхъ документовъ, а исполните честно долгь передъ отечествомъ. Я верю: польскій народъ не допуститъ торжества большевизма. Какъ полька, иначе думать не могу и не хочу.