25. Сталинские процессы против оппозиции

 

В главе "Стратегическая линия Сталина" я писал, что задачу захватить власть Сталин поставил перед собой еще при жизни Ленина, и что для этого ему требовалось постепенно отстранить от руководства всех ленинских лидеров партии.

Сначала он действовал осторожно, медленно, отравляя сознание членов партии малыми лозами клеветы. Одной из первых его жертв оказался Каменев, с которым он тесно сотрудничал в 1917 году. В 1926 году Сталин, выступая на VII расширенном пленуме ИККИ, заявил, что в 1917 году, после отречения Николая от престола в пользу Михаила Романова, Л.Б. Каменев якобы послал из сибирской ссылки приветственную телеграмму Михаилу. Утверждая это, Сталин бросал тень не только на Каменева, но и на Ленина: он говорил, что Владимир Ильич поддержал Каменева на апрельской конференции не потому, что верил в его невиновность, а потому, что "это было единственным средством спасти Каменева и уберечь партию от ударов со стороны врагов". Сталин приписывал Ленину свой собственный иезуитский принцип: "цель оправдывает средства" и тем самым приучал сознание членов партии к тому, что "для благой цели" можно, оказывается, обманывать трудящихся: вот ведь сам Ленин-де на это шел...

К протоколам VII пленума ИККИ приложено письмо Н.К. Крупской, которая пишет: "Узнав о вчерашнем инциденте на пленуме ИККИ, должна сказать, что никогда не слыхала от Владимира Ильича — хотя он не раз говорил со мной о Каменеве — о телеграмме, якобы посланной Михаилу Романову. Знаю, что Владимир Ильич никогда не стал бы покрывать такую вещь. Не стали бы этого делать, конечно, и другие члены ЦК. 16.12.1926 г. Н. Крупская".

В 1927 году, в разгар внутрипартийной борьбы, ГПУ по поручению Сталина подослало к одному молодому оппозиционеру своего агента, в прошлом якобы белого офицера. Эта состряпанная ГПУ провокация послужила для Сталина поводом обвинить оппозицию в вовлечении белогвардейца во внутрипартийную борьбу. Для широких внутрипартийных масс такое обвинение звучало очень внушительно, тем более что тот факт, что так называемый "врангелевский офицер" был на самом деле агентом ГПУ, - оставался этим массам неизвестным. Правда, сталинские аппаратчики, прижатые к стене руководителями оппозиции (тогда еще - членами ЦК), вынуждены были признать этот факт. Но и это признание осталось неопубликованным.

Совсем неизвестен или забыт факт, сообщенный в "Бюллетениях", о попытке ГПУ сфабриковать "заговор", в центре которого должен был стоять бывший управделами Троцкого в Наркомате армии и флота Г.В. Бутов. Бутов, несмотря на примененные к нему (тогда еще вообще не применявшиеся) "методы физического воздействия", отчаянно сопротивлялся, ничего не признал, объявил голодовку и после 40-50 дней голодания умер в тюрьме. Через год, в 1929 году, в Москве были расстреляны два левых оппозиционера, Салов и Рабинович, которых тоже неудачно пытались связать с каким-то заговором. Тогда же, в 1929 году, расстреляли Я.Блюмкина. который встретился за границей с Л.Д. Троцким и привез от него письмо. Кроме этого факта, предъявить Блюмкину было нечего, но и здесь органы ГПУ, вдохновляемые Сталиным, пытались создать какую-то "амальгаму".

Вся эта ложь и провокация имела целью оправдание высылки Троцкого за границу и заявления, которое при этой высылке сделал Сталин: что деятельность Троцкого "за последнее время" была направлена к подготовке "вооруженной борьбы против Советской власти".

Приведенные выше факты показывают, как политически и психологически еще в 20-х годах подготовлялась Сталиным атмосфера, в которой проводились политические процессы 30-х годов, как исподволь подготовлял Сталин удаление с политической арены - и из жизни вообще! - своих политически противников, а затем всех тех, кто предположительно мог воспрепятствовать захвату им единоличной власти.

На XVII съезде, когда все оппозиции были уже уничтожены, Сталин внезапно столкнулся со скрытой оппозицией. Оказалось, что при выборах в ЦК он получил меньше голосов, чем любой другой член ЦК, и прошел только потому, что в списки для голосования включили ровно столько человек, сколько намечалось избрать. Именно поэтому на пленарном заседании съезда, в отличие от всех предшествующих съездов, не сообщалось количество голосов, поданных за того или иного кандидата. Примечательно также, что наибольшее количество голосов было подано за СМ. Кирова, который, как уже кой-кому было известно, выступал против применения государственных репрессий в отношении оппозиции. Собственно, это голосование на XV съезде и предопределило судьбу Кирова и тех делегатов съезда, которые по предположению

 

Сталина голосовали против него (Сталина).¹

Однако если в партии и даже среди некоторых руководящих ее работников были, как выяснилось при голосовании на XV съезде, люди, недовольные политикой Сталина, то аппарат ГПУ к тому времени находился уже в полной личной его власти, в безраздельном ему подчинении. Убийство Кирова, помимо всего прочего, дало ему возможность это проверить и открыло путь к расправе со всеми противниками — как действительными, так и потенциальными.

Сначала он предполагал, видимо, устроить процесс над Николаевым, присоединив к нему на скамье подсудимых Зиновьева, Каменева и других представителей левой оппозиции. Однако анализ обстановки привел, как мне кажется, к выводу о необходимости разделить рассмотрение этого дела в суде на два этапа. Процесс над Николаевым надо было провести немедленно - и для пущего эффекта, и для того, чтобы как можно скорее его расстрелять. Процесс же над Зиновьевым и Каменевым, которые на первом этапе следствия решительно сопротивлялись обвинению в террористических замыслах и отказывались давать ложные показания, требовал длительной подготовки. Да и вся инсценировка не прошла так гладко, как предполагалось: не так уж безукоризненно вел себя накануне выстрела Николаева Медведь; сам Николаев во время следствия то и дело впадал в истерику; бежал шофер, в присутствии которого был застрелен охранник Кирова, и т.п.

Рассмотрим, как разворачивались события.

1 декабря 1934 года прозвучал в Смольном выстрел, которым был убит Киров. В тот же день ЦИК СССР принял указ о порядке разбирательства дел о террористах. По темпам рассмотрения и принятия этого указа видно, что он заготовлен заранее, как будто авторы его знали, когда должно было состояться убийство.

6 декабря 1934 года публикуется сообщение о расстреле 104 белогвардейцев (названных в сообщении "террористами"), произведенном в соответствии с упомянутым выше указом ЦИК. Создавалось впечатление, что эти 104 человека были непосредственно связаны с убийством Кирова, хотя ни с Кировым, ни между собой они не имели ничего общего.

15 декабря 1934 года арестованы, в связи с убийством Кирова, Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев и другие. Однако через некоторое время о семи из них (в том числе о Зиновьеве, Каменеве и Евдокимове) было опубликовано сообщение, что "за отсутствием достаточных данных" преследование против них не возбуждается. Таким образом, их не оправдывали, а лишь откладывали возбуждение против них дела до сбора "достаточных данных". За этим дело не стало.

17 декабря 1934 года в газетах впервые публикуется сообщение, что подсудимый Николаев входил в "зиновьевскую оппозиционную группу".

22 декабря 1934 года ТАСС сообщал, что в связи с убийством Кирова арестовано 13 зиновьевцев - Каталынов, Шацкин, Мандельштам и другие, якобы входившие в Ленинградский центр.

27 декабря 1934 года опубликован обвинительный акт по делу Николаева, Каталынова и других - всего четырнадцати человек, а на следующий день, 28 декабря, начался процесс, длившийся всего два дня. Виновными себя признали Николаев, Звездов, Антонов и частично Южин. Остальные десять человек категорически отрицали свою вину. Все четырнадцать были расстреляны. О Зиновьеве, Каменеве и других вождях "ленинградской оппозиции" ни на этом процессе, ни вокруг него не упоминалось.

16 января 1935 года в печати появляется обвинительный акт по делу так называемого "Московского центра", в котором в качестве главных обвиняемых фигурируют уже Зиновьев, Каменев, Евдокимов и другие (всего 19 Человек). Обвиняются они в "стремлении к реставрации капитализма", в "контрреволюционной деятельности", в "распространении террористических настроений". Ни одного конкретного факта, только голословное упоминание "злобной критики", "распространения слухов" и т.п. Суд, констатировав, что непосредственного участия в убийстве Кирова подсудимые не принимали, все же возложил на них политическую и моральную ответственность за это убийство.

23 января 1935 года начался процесс 12 работников Ленинградского ГПУ, которым вменялось в вину, что они, "располагая сведениями о готовящемся покушении на С.М.Кирова, проявили не только невнимательное отношение, но и преступную халатность, не приняв необходимых мер".

 

Суд над теми, кто должен был охранять Кирова, но кому было приказано не мешать его убийцам, именно за то, что они его плохо охраняли, достойно завершал первый этап инсценировки. С подсудимыми достигли соглашения: за обещанную им жизнь они давали те показания, которых от них требовали. Впрочем, Сталин и тут обманул: если на первых порах ему было достаточно убрать подальше тех, кто знал, как готовилось покушение, то в 1937/38 году потребовалось их уничтожить. И все они, вместе с Ягодой, были расстреляны.

На первых трех процессах следственные органы не добились от подсудимых признания их участия в террористической деятельности. На процессе "Объединенного центра" в 1936 году обвинение объясняло это исключительно умелой конспирацией заговорщиков. Неясно, откуда вытекает такое заключение, ибо из материалов этого же процесса следует, что "преступники", видимо, только то и делали, что нарушали правила конспирации: беспрерывно ездили друг к другу, встречались, совещались, готовились к убийствам... Так явствовало из их показаний, а ГПУ-де ничего не знало и не видело.

Обвинения нарастали, круг привлекаемых к ответственности все расширялся. На процессе Николаева и других ("Процесс 14-ти") убийство Кирова было представлено как акт отчаянья нескольких ленинградских комсомольцев-оппозиционеров. Незадолго до этого на суде над вождями зиновьевекой оппозиции на этих вождей возлагалась политическая и моральная ответственность за террористические настроения тех, кого вскоре осудили и расстреляли по процессу 14-ти. Через две недели после этого, на процессе "Московского центра", к которому были привлечены исключительно зиновьевцы - Шаров, Куклин, Гертик, Федоров, Горшенин, Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Бакаев - речь шла уже о контрреволюционной заговорщической деятельности. Однако ни о троцкистах, ни об "объединенном центре" никакой речи еще не было.

Но в 1936 году появилась новая инсценировка - процесс "Объединенного центра". Режиссеры ее совершенно не касались прошлогоднего спектакля, названного "Московский центр" и даже не пытались выяснить взаимоотношения между этими двумя центрами. Судьи и прокуроры отделались голословным утверждением, что подсудимые на предыдущем процессе просто скрыли существование "Объединенного центра". То есть выгородили троцкистов, взяв всю ответственность на себя?

Немаловажное значение имеет и то, что среди девятнадцати человек, обвиняемых по делу "Объединенного центра", оказалось только четверо, проходивших по делу "Московского центра". По какому принципу были отобраны эти четверо? Скорее всего, обвинение руководствовалось двумя обстоятельствами: а) степенью податливости обвиняемого к требованиям следствия и б) прихотью (или расчетом!) главного режиссера.

И, наконец, 1937-й год - процесс "Параллельного центра". Если в 1935 году шла речь о контрреволюционной организации, ратующей за реставрацию капитализма, если в 1936 году, на процессе "Объединенного центра", оппозиция была представлена как организация террористическая, то процесс "Параллельного центра" отвел в перечне обвинений центральное место же не террору, а государственной измене троцкистов, заключивших-де с Германией и Японией соглашение о подготовке войны против СССР, саботажу в промышленности и истреблению рабочих.

"Как объяснить эту вопиющую несогласованность? - писал Л.Д. Троцкий в № 54-55 "Бюллетеня". - Ведь после расстрела 16-ти нам говорили, что показания Зиновьева, Каменева и др. были добровольными, искренними и отвечали фактам... Почему же они ничего не сказали о самом главном, о союзе троцкистов с Германией и Японией и о плане расчленения СССР?..

...Могли ли они забыть о таких деталях заговора? Могли ли они, вожди центра, не знать того, что знали подсудимые последнего процесса, люди второй категории?..

...Разгадка проста: новая амальгама построена уже после расстрела 16, в течение последних пяти месяцев, как ответ на неблагоприятные отклики мировой печати...

...Самым слабым пунктом процесса 16-ти являлось обвинение старых большевиков в связи с тайной полицией Гитлера гестапо. Ни Зиновьев, ни Каменев, ни Смирнов, вообще никто из подсудимых с политическим именем не признал этой связи: перед этой гранью унижения они остановились".

Видимо, Троцкий прав. После процесса "Объединенного центра", на котором все обвине-

 

ния против Троцкого базировались на показаниях таких явных агентов ГПУ, как Ольберг, Берман, Фриц-Давид, отношение мирового общественного мнения к сталинским процессам как к подлогам становилось все более распространенным. Требовалось парализовать это недоверие.

"Надо было, — писал по этому поводу Троцкий, — во что бы то ни стало исправить грубую ошибку режиссуры. Надо было заделать брешь. Ягода был заменен Ежовым... Сталин решил ответить критикам: вы не верите, что Троцкий способен был вступить в связь с гестапо ради Ольберга и гондурасского паспорта? Хорошо, я покажу вам, что цель его союза с Гитлером была вызвать войну и переделить мир".

Однако для этой второй, более грандиозной инсценировки не хватало уже главных действующих лиц. Сталин успел убить их. Ему ничего не оставалось, как на главные роли главной пьесы поставить актеров второго плана.

Чтобы хоть сколько-нибудь замаскировать вопиющее противоречие между двумя процессами, Пятаков и Радек под диктовку ГПУ показали, что они образовали "Параллельный центр" в виду... недоверия Троцкого к Зиновьеву и Каменеву.

"Но я еще меньше доверял Пятакову и Радеку, - писал Л.Д. Троцкий. - Уже в 1929 году Радек предал в руки ГПУ оппозиционера Блюмкина, который был расстрелян без суда и без огласки".

Пятаков и Радек на суде без устали каялись в своих преступлениях. Но из их покаяний совершенно непонятно, почему они их совершали.

Всю свою жизнь они посвятили борьбе против капитализма. Зачем им понадобилось его реставрировать?

Они всегда были противниками индивидуального террора. Зачем им понадобилось изменить своим принципам и взяться за террор?

Они были решительными и последовательными противниками фашизма и неоднократно напоминали партии об опасности этой крайней формы реакции. Зачем им понадобилось войти в соглашение с фашизмом и совместно с ним подготовлять почву для крушения социализма?

Нет, надо полагать, не обвиняемым нужно было оплевать свое прошлое, всю свою жизнь. Это нужно было Сталину для оправдания чудовищных злодеяний, которые он совершил против страны, партии, революции. Это нужно было Сталину, чтобы террором закрепить свою единоличную власть.

Чудовищная неправдоподобность обвинений вытекает из самих показаний (самообвинений) подсудимых, из всего их поведения на суде.

Прежде всего, вызывает удивление, почему эти закоренелые террористы, диверсанты и саботажники, эти умелые конспираторы, которые на протяжении ряда лет тайно и скрытно убивали людей, взрывали шахты и электростанции, отравляли воду и пищу, — почему они вдруг размякли, перестали сопротивляться и, перебивая друг друга, ударились в раскаяние?

Может быть, они сломились под тяжестью неопровержимых улик?

Нет, ни одной сколько-нибудь убедительной улики на процессах предъявлено не было. В чем же дело? Может быть, в пресловутой загадочности "русской души", на которую ссылались некоторые западные психологи?

Вот что по этому поводу писал Троцкий:

"Подумать только, вчера они совершали крушения поездов, отравляли рабочих по незримой команде Троцкого. Сегодня они возненавидели Троцкого и взваливают на него свои мнимые противоречия. Вчера они только о том и думали, как бы убить Сталина. Сегодня они все поют ему гимны. Что это такое? Сумасшедший дом? Нет, говорят нам господа Дуранти, это не сумасшедший дом, а "русская душа". Вы лжете, господа, на русскую душу. Вы лжете на человеческую душу вообще.

Чудовищна не только единовременность и всеобщность покаяний. Чудовищно, прежде всего, то, что, согласно собственным признаниям, заговорщики делали как раз то, что гибельно для их политических интересов, но крайне выгодно для правящей клики. Нормальные люди, повинующиеся собственной воле, никогда бы не могли держать себя на следствии и суде, как держали себя Зиновьев, Каменев, Радек, Пятаков и другие. Преданность своим идеям, политическое достоинство, простое чувство самосохранения должны были заставить их бороться за себя, за свою личность, за свои интересы, за свою жизнь. Единственный правильный и разумный вопрос будет гласить так: кто и как довел этих людей до состояния, в кото-

 

ром попраны все нормальные человеческие рефлексы? Юриспруденция знает очень простой принцип, который открывает ключ ко многим тайнам: "Кому выгодно, тот и совершил".

"На суде фигурировали не борцы, не заговорщики, а манекены в руках ГПУ. Цель постыдного представления: раздавить всякую оппозицию, отравить самый источник критической мысли, окончательно утвердить тоталитарный режим Сталина".

Это слова, сказанные в 1937 году, то есть 40 лет назад. История подтвердила прогноз Троцкого.

Сегодня нет нужды заниматься разбором самих процессов и опровергать выдвинутые на них обвинения, ибо характер сталинских процессов теперь уже всем ясен. На двух эпизодах мне, однако, хотелось бы остановиться - исключительно для иллюстрации зыбкости наспех сколоченных следственных и судебных конструкций.

В основу процесса "Параллельного центра" положены две мнимые встречи Троцкого с двумя подсудимыми — Гольцманом и Пятаковым. Гольцман якобы приехал к Троцкому в Копенгаген за террористическими инструкциями, а Пятаков — к тому же Троцкому в Осло за инструкциями о расчленении СССР.

На суде Гольцман показал, что в Копенгаген он приехал 23-25 января 1932 года и встретился здесь в отеле "Бристоль" с сыном Троцкого Львом Седовым, вместе с которым они направились к Троцкому (о встрече в "Бристоле" они уговорились еще в Берлине).

Но встречи этой не было. И быть не могло, ибо, во-первых, Лев Седов ни в ноябре 1932 года, ни вообще когда-либо в жизни не был в Копенгагене. Не могло быть и потому, что отеля "Бристоль" в 1932 году в Копенгагене не существовало: он был снесен до основания еще в 1917 году (!).

"В моем распоряжении, - писал Л.Д. Троцкий, - полный арсенал документальных доказательств того, что Гольцман не был у меня в Копенгагене, а Пятаков не был у меня в Осло".

Действительно, на телефонной станции в Копенгагене, где десятки свидетелей окружали Троцкого и его жену, ведших переговоры с сыном, находившимся тогда в Берлине, было документально засвидетельствовано, что Седов в ноябре 1932 года находился в Берлине и тщетно добивался визы в Копенгаген для встречи с отцом. Следовательно, он не мог быть в это время в Копенгагене. Что касается отеля "Бристоль", то несуществование оного в Копенгагене в указанное время установить было еще проще.

То же можно сказать о показаниях Г.Л. Пятакова. На суде он утверждал, что прилетел в Осло для встречи с Троцким из Берлина в декабре 1935 года. Норвежский домохозяин Л.Д.Троцкого, Член стортинга Конрад Каутели и бывший секретарь Троцкого Эрвин Вольф заявили в печати, что в декабре 1935 года у Троцкого не было ни одного русского посетителя и что он без кого-либо из них двоих не совершал никаких поездок. Но если бы и не существовало заявления Каутели и Вольфа, хватило бы официальной справки аэродрома в Осло, установившего на основании документов, что в декабре 1935 года на аэродроме Осло не приземлялся ни один иностранный самолет.

Как же ГПУ так опростоволосилось? Поторопились, схалтурили? Откуда взялась встреча и Копенгагене? Просто ГПУ через своих агентов в Берлине знало о хлопотах Седова насчет копенгагенской визы и не проверило, состоялась ли копенгагенская встреча. Откуда взялся несуществующий отель "Бристоль"? Вероятно, Гольцман останавливался в свое время, будучи мигрантом, в этом отеле и назвал его. Откуда взялся полет Пятакова в Осло на не существовавшем аэроплане? Все оттуда же, из немудрящих голов следователей.

"Я располагаю, — писал Л.Д.Троцкий, — десятками прямых и косвенных доказательств лживости показаний несчастного Пятакова, которого ГПУ заставило лететь ко мне на воображаемом аэроплане, как святейшая инквизиция заставляла ведьм летать на метле на свидание к дьяволу. Техника изменилась, но суть осталась та же.

Прошу обратить внимание юристов, что ни Гольцман, ни Пятаков не дали ни малейших указаний о моем адресе, то есть о действительном месте встречи. Ни тот, ни другой не сказали, по какому именно паспорту, под каким именем они приехали в чужую страну. Прокурор не задавал им даже вопроса об их паспортах. Ясно почему: них имен не оказалось бы и списках приезжих иностранцев. Пятаков не мог

 

не переночевать в Норвегии, где декабрьские дни очень коротки. Он не назвал, однако, отеля. Прокурор не задал ему вопрос об отеле. Почему?.."

Обвинение против подсудимых фантастично по самому своему существу. Все старое поколение большевиков обвиняется в отвратительной измене, лишенной смысла и цели.

В обоснование этих обвинений прокурор не располагает ни одним вещественным доказательством, несмотря на десятки тысяч арестов и обысков.

"Полное отсутствие улик есть самая грязная улика против Сталина". Расстрелы опираются исключительно на вынужденные признания. "А когда в этих признаниях названы факты, они рассыпаются при первом прикосновении критики". (Л.Д. Троцкий)

 

В результате сталинских процессов советское государство выглядело, как центральный аппарат государственной измены.

Глава правительства и подавляющая часть наркомов, члены ЦИКа, главные руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства, все важнейшие советские дипломаты, все полководцы и руководители Красной Армии, главы и члены правительств всех советских республик, все руководители Коминтерна, все секретари и руководящие работники ЦК ВКП(б) и ЦК союзных республик, все секретари и руководящие работники исполкомов, обкомов, горкомов, райкомов, все руководители ГПУ и руководящие работники ГПУ, — "все они состояли в заговоре против советской власти, даже в те годы, когда вся власть находилась в их руках. Все они, в качестве агентов иностранных держав, стремились взорвать построенную ими республику в клочья и закабалить фашизму народы, за освобождение которых они боролись десятки лет".

В этой преступной деятельности премьеры, министры, маршалы и послы неизменно подчинялись одному лицу. Не официальному вождю, нет — изгнаннику. Достаточно было Троцкому пошевелить пальцем - и ветераны революции становились агентами Гитлера и микадо. По инструкции Троцкого, через случайного корреспондента ТАСС, руководители промышленности, транспорта и сельского хозяйства разрушали производительные силы страны и ее культуру. По присланному из Норвегии или Мексики приказу "врага народа" железные дороги Дальнего Востока устраивали крушения воинских поездов, а московские врачи Кремля отравляли своих пациентов. Вот такую картину советского государства вынужден был дать Вышинский на основании процессов 1937 года.

"Построить точный безошибочный сценарий с участием людей, известных всему миру, со сложными личными связями, в полицейской канцелярии без грубых политических ошибок невозможно. Разумеется, если за эту задачу посадить десяток Шекспиров, Сервантесов, Гете и Фрейдов, то они справились бы лучше, чем Сталин, Ежов и Вышинский".

"Что более вероятно, - писал Л.Д.Троцкий, - то ли, что лишенный власти и средств политический изгнанник, отдаленный от СССР химической завесой клеветы, одним движением мизинца побуждал в течение ряда лет министров, генералов и дипломатов изменять государству и себе самим во имя неосуществимых и абсурдных целей, или же то, что Сталин, располагающий неограниченной властью и неисчерпаемой массой средств (?), то есть всеми средствами устрашения и развращения, заставлял подсудимых давать показания, которые отвечают его, Сталина, целям?..

Что более вероятно - то, что средневековые ведьмы действительно находились в связи с адскими силами и напускали на свою деревню холеру, чуму и падеж скота после ночных консультаций с дьяволом ("врагом народа"), или же то, что несчастные женщины просто клеветали на себя под каленым железом инквизиции? Достаточно конкретно, жизненно поставить этот вопрос, чтобы вся постройка Сталина-Вышинского рассыпалась прахом".

"Признания подсудимых ложны, — писал Троцкий, — это ясно; но как Сталину удается получать признания: вот где тайна! На самом деле тайна не так уж глубока, инквизиция при более простой технике исторгала у обвиняемых любые показания. Демократическое уголовное право потому и отказалось от средневековых методов, что они вели не к установлению истины, а к простому подтверждению обвинений, продиктованных следствием. Процессы ГПУ имеют насквозь инквизиционный ха-

 

рактер: такова простая тайна признаний..."

Может быть, на свете есть много героев, которые готовы вынести всякие пытки, физические или нравственные, над ними самими, над их женами, над их детьми?

"Не знаю...- писал Л.Д. Троцкий, - мои личные наблюдения говорят мне, что емкость человеческих нервов ограничена. Через ГПУ Сталин может загнать свою жертву в такую пучину беспросветного ужаса, унижения, бесчестия, когда взвалить на себя самое чудовищное преступление, с перспективой неминуемой смерти или со слабым лучом надежды впереди, остается единственным выходом, если не считать, конечно, самоубийства, которое предпочел М.П. Томский. К этому же выходу пришли Иоффе, два члена моего военного секретариата - Глузман и Бутов, моя дочь Зинаида и многие десятки других.

Самоубийство или нравственная прострация, третьего не дано!"

"Московские процессы не бесчестят революцию, ибо они являются детищем реакции. Московские процессы не бесчестят старое поколение большевиков: они лишь показывают, что и большевики сделаны из плоти и крови и что они не выдерживают без конца, когда над ними годами качается маятник смерти. Московские процессы бесчестят тот политический режим, который их породил".

"Среди бредовых признаний подсудимых, - писал Л.Д.Троцкий, - есть одно, которое, поскольку могу судить издалека, прошло мало замеченным, но которое, даже изолированно взятое, дает ключ не только к загадкам московских процессов, но и ко всему режиму Сталина в целом. Я имею в виду показания доктора Левина, бывшего начальника Кремлевской больницы. 68-летний старик заявил на суде, будто он преднамеренно содействовал смерти Менжинского, Пешкова (сына Горького), Куйбышева и самого Горького.

Профессор Левин не говорит о себе как о тайном "троцкисте", и никто в этом не обвиняет его, даже прокурор Вышинский не приписывает ему стремления захватить власть в интересах Гитлера. Нет, Левин убивал своих пациентов по приказу Ягоды, тогдашнего начальника ГПУ, который грозил ему в случае неподчинения тяжкими репрессиями. Левин боялся истребления своей семьи. Таково буквальное показание, положенное в основу обвинения.

Эти люди не побоялись прибегнуть к такого рода кошмарной выдумке. Они не считали ее невозможной. Наоборот, из всех возможных вариантов они выбрали наиболее вероятный, то есть наиболее отвечающий условиям отношений и нравам. Все участники суда, вся советская пресса, все носители власти молчаливо признали полную правдоподобность того, что начальник ГПУ может любое лицо заставить совершить любое преступление, даже когда это лицо находится на свободе, занимает высокий пост и пользуется покровительством правящей верхушки. Но раз дело обстоит так, то можно ли усомниться хоть на минуту, что всемогущее, всепроникающее ГПУ способно любого заключенного во внутренней тюрьме Лубянки заставить "добровольно" сознаться в преступлениях, которые тот никогда не совершал.

Показания доктора Левина - ключ ко всем процессам".

Мы привели выше большие выдержки из статей Л.Д. Троцкого о сталинских процессах, напечатанные в 1936-1937 годах в "Бюллетенях" оппозиции, издававшихся тогда в Париже. Из этих статей явствует, что Троцкий разоблачил Сталина, его полицейские методы, перерождение сталинского режима и его полный разрыв с марксизмом еще в 30-х годах, за двадцать лет до XX съезда КПСС и "секретного" доклада Н.С. Хрущева, где, на основании документов ГПУ и прокуратуры, вскрывалась, хотя далеко не полностью, механика подлогов и провокаций, с помощью которых создавались процессы.

Настойчивые обращения Троцкого к мировой прогрессивной общественности привели к тому, что для расследования московских процессов была создана Международная комиссия из 17-ти человек - писателей, ученых и политических деятелей - под председательством известного американского философа Джона Дьюи. В беседе с журналистами Троцкий подтвердил, что за исключением представителя Франции Росмера он раньше не имел никаких личных отношений ни с одним из членов комиссии. "Я могу сказать, - заявил Троцкий, - что все они, хотя в

 

разной степени, являются моими политическими противниками, и некоторые из них публично проявили свое отрицательное отношение к так называемому "троцкизму" даже во время расследования".

Комиссия работала более десяти месяцев в Нью-Йорке, Париже, Праге и других столицах, а также в Койонане (местность в Мексике, где жил Троцкий). Она изучила тысячи документов - писем, протоколов, статей, свидетельских показаний. Как писал Троцкий, комиссия требовала от него и от его сына Льва Седова "объяснений и документов по каждому, даже самому маленькому вопросу".

По окончании работы комиссия опубликовала ряд материалов, в том числе стенографический отчет о заседании своей подкомиссии в Койонане - том в 617 убористых страниц. После опубликования этого тома мексиканский писатель Бернар Вольф, известный как старый противник Троцкого, напечатал в нью-йоркском журнале "Нью-Рипаблик" следующее заявление:

"Автор признает, что его прежняя позиция побуждала его к большему доверию Сталину, чем Троцкому, но что, перечитав московские признания вместе с этим изданием (здесь имеется в виду Отчет о койонанской сессии) или, вернее, заключительную речь, он вынес буквально непреодолимое убеждение, что Троцкий не мог совершить тех действий, в которых его обвиняют по процессам Зиновьева-Каменева и Радека-Пятакова".

20 сентября 1937 года Комиссия опубликовала "Вердикт Международной Комиссии о московских процессах". Приведем из него некоторые выдержки:

"Ведение процесса: Комиссия находит:

Ведение московских процессов убеждает всякое непредвзятое лицо, что не было сделано никаких попыток для выяснения правды.

В то время, как признания вообще требуют чрезвычайно серьезного рас смотрения, эти признания заключают в себе такие невероятности, что они убеждают комиссию - совершенно независимо от того, каким способом они добыты - в их несоответствии действительности".

Далее в Вердикте кратко рассмотрены и отвергнуты 21 пункт обвинения. Параграфы 22 и 23 Вердикта гласят:

"22. Мы находим поэтому, что московские процессы являются подлогами.

23. Мы находим поэтому, что Троцкий и Седов невиновны".

Кроме Вердикта был опубликован полный текст выводов Комиссии, состоящий из 80.000 слов. В нем заключается тщательный анализ показаний обвиняемых и утверждений прокурора Вышинского, а также обстановки, в которой проводились процессы.

На процессы не были допущены представители зарубежных общественных организаций — юристы и деятели Интернационала, обращавшиеся к правительству СССР с просьбой разрешить им выступить в качестве адвокатов подсудимых. Не допустили к участию в процессах и экспертов. Советское правительство грубо отбрасывало всякую попытку проверки, способствовавшей гарантии объективности и беспристрастности. Таков неопровержимый и сам по себе убийственный факт.

Что представляла собой присутствовавшая на процессе публика? Это были сотни две отобранных ГПУ статистов, в известном смысле избранная термидорианская чернь. Эта чернь не только аплодировала речи прокурора и приговору, но и часто смеялась над несчастными подсудимыми. Расстрел был нужен им не меньше, чем Сталину: традиции и идеи Октябрьской революции давили их как тяжелый кошмар, они мешали им строить свою "счастливую, радостную жизнь".

Когда разоблачительные выступления Троцкого достигали слуха сторонников Сталина, они говорили: "Почему мы должны верить Троцкому больше, чем Сталину?" На такие заявления Троцкий отвечал:

"Я готов предстать перед открытой и беспристрастной комиссией с документами, фактами и свидетельствами в руках и раскрыть правду до конца. Я заявляю:

 

если эта комиссия признает, что я виновен, хотя бы в небольшой части тех преступлений, которые взваливает на меня Сталин, я заранее обязуюсь добровольно отдаться в руки полиции и ГПУ. Я делаю это заявление перед лицом всего мира... ...Но если комиссия установит, что московские процессы - сознательный и преднамеренный подлог, построенный из человеческих нервов и костей, я не потребую от своих обвинителей, чтобы они добровольно становились под пулю. Нет, достаточно будет для них вечного позора в памяти человеческих поколений".

В воспоминаниях чекистов-невозвращенцев (в частности, Орлова) сообщалось, что Сталин в период подготовки процесса встретился с Зиновьевым и Каменевым и в обмен за соответствующее поведение на процессе обещал им жизнь. Об этом же писал М.М. Литвинов в своих дневниках, на это указывает и Р. Медведев в книге "К суду истории". Факт такого "соглашения" между палачом и жертвами подтверждается и тем, что в процедуре процесса Зиновьева-Каменева были допущены исключения из принятого ЦИК СССР от 5 декабря 1934 года декрета: в процессе участвовали "адвокаты", на суде присутствовала "публика", и подсудимым была разрешена апелляция. Видимо, все это входило в условия "соглашения", которое Сталин, разумеется, как и все свои соглашения, нарушил. Но этот обман обреченных на смерть позволил ему спокойно провести процесс.

Мне хочется остановиться на личности Вышинского, сыгравшего едва ли не самую отвратительную роль в процессах тридцатых годов.

 

А.Я. Вышинский, вступивший в РСДРП (меньшевиков) в 1905 году, в 1907 году, в эпоху реакции, отходит от рабочего движения - и в его официальной биографии годы 1907-1920 замалчиваются. После февральской революции он вновь заявляет себя меньшевиком и активно выступает против большевиков в Замоскворецком районе Москвы. После победы большевиков он в 1920 году вступает в РКП(б) и с самого начала внутрипартийной борьбы выступает против оппозиции. В общем, можно точно сказать: Вышинский, как и его вождь Сталин, всегда на стороне победителей.

На процессе этот "юрист" не задал - и не мог задать! - подсудимым ни одного "изобличающего" их вопроса. Имена, факты, дата, обстановка, — все это он обходил молчанием, на все набрасывал некий туманный покров. Вышинский не доказал - и не мог доказать! - что признания подсудимых правдивы, что их субъективные заявления хоть в какой-то мере соответствуют объективной действительности.