В руках палачей

 

"Ахтямов, к следователю!"- раздался зычный выкрик охранника из дверногеГ проема. И при всей моей, казалось бы, внутренней готовности слова эти ужаснули меня. Я вдруг, словно проваливаясь в бездну, весь ослаб, но все же собрался с духом и шагнул в неизвестность.

На этот раз следователь у меня был новый, высокий, плечистый. По фамилии - Назаров. Мне тут же довольно доброжелательно было предложено сесть. Последовали удивительные в данной ситуации вопросы: как я устроился на комбинат, кто помог мне в этом, почему я жил в отдельном гостиничном номере за казенный счет? Как я познакомился в

 

Магнитогорске с Орджоникидзе, откуда у меня были такие крупные деньги для последнего путешествия и почему оно было исключительно по мусульманским республикам и т.д.

Я взялся подробно рассказывать ему историю своей жизни, учебы, о своей тяге к новаторству, к изобретательству.

Нужно сказать, что слушал он меня очень внимательно и сочувственно. Спросил, что я могу пояснить по поводу показаний против меня инженера Клоца: что я - член троцкистско-бухаринской организации, был в близких отношениях с шефмонтером немецкой фирмы, что я втерся к Орджоникидзе с целью убить его...

Очень тяжело, без запала, который был во мне раньше, я выдавил из себя, что все это абсолютная ложь и клевета, даже под угрозой смертной казни не признаю этот бред и не стану клеветать на невинных людей, как оклеветали меня, и поклялся в этом именами матери и отца.

"Тяжело тебе будет, если невиновен, - сказал следователь. - Крепись, не следует губить невинных. Их смерти на всю жизнь останутся на твоей совести. Но если свидетели правы, признайся, не мучай себя и нас."

Он вызвал конвоира и тот отвел меня в камеру.

Долго потом думал я о перемене в тактике следователей. Один идет напролом, ломит, как медведь через чащу, а другой - с тобой ласково, обходительно, почти по-родственному, но цель у обоих одна - получить от тебя нужные им показания... И разгадка маленьких хитростей тактики еще больше укрепила мое решение - не сдаваться.

Следователя Назарова я помню всю жизнь. Ведь судьба нас свела с ним еще один раз. Я встретился с ним после отбытия лагерей ГУЛАГа в Челябинске в 1953 году. Сын его художник-самоучка жил со мной в одном доме. Жена его работала учительницей в одной школе с моей женой. И вот однажды летом я увидел своего бывшего следователя у моего дома. Он сидел на скамейке. Я внутренне вздрогнул, но не подал виду, что узнал его. Видимо, он узнал меня, так как через некоторое время при встрече сын его в разговоре, между делом, сказал, что отец его работал в НКВД, но был списан по психическому заболеванию на пенсию. И это спасло его. В 1941 году по приказу Кагановича был расстрелян весь состав следователей Магнитогорского НКВД, в том числе и Пушков.

 

Тогда, на следствии у Назарова, я расценил его корректность и добропорядочность как особый изощренный прием воздействия на психику арестованного. Но после откровенного разговора с его сыном понял, что даже среди тогдашних озверелых следователей были люди, тяжело переживающие трагедии безвинных жертв террора.

После допроса у Назарова меня долго не вызывали. Тянулись дни мучительного ожидания. На моих глазах приводили с допросов истерзанных, избитых людей, страдавших не только от физической боли, но и душевной -они, возможно, предали родных, друзей... О, эти людские трагедии, - сколько я увидел их в своей мрачной камере!..

Ждать мне пришлось довольно долго - несколько месяцев. Шел уже 1939 год. И вот опять: "Ахтямов, к следователю!" Дело было ночью. Я уже спал, подложив под себя пальто. Сон тотчас отлетел прочь. Я вскочил на ноги.

Меня завели в хорошо оборудованный огромный кабинет. За большим столом, обставленным красивыми канцелярскими безделушками восседал незнакомый мне следователь. Вид его был грозен. Он указал мне на стул за поперечным столом.

Окрыленный и даже расслабленный корректностью допроса у Назарова, я в душе надеялся на какой-то благополучный исход, может, даже на признание невиновности и, как следствие, - освобождение.

Он протянул мне лист бумаги, ручку, пододвинул чернильницу: пиши. Сердце в моей груди екнуло, забилось учащено. И он начал диктовать текст, в котором говорилось о полном признании мною всех предъявленных обвинений. Мне был подан список на двадцать человек "соучастников", в основном начальников станов, цехов и моих друзей. Я перечеркал только что написанное и положил ручку на стол.

"Ты хоть знаешь, кто я такой? - с кривой ухмылкой спросил он. - Я замначальника НКВД Пушков. Дело твое буду вести сам".

Я подавленно молчал.

Пушков понял мое молчание как колебание и вновь взялся меня "обрабатывать": "Значит ты не веришь партии, товарищу Сталину и нам... Значит ты действительно враг народа. Врагов карают, а тех, кто не признает своих деяний -

 

уничтожают!" Он нажал на кнопку звонка на столе, и через секунду за моей спиной выросли двое в мундирах НКВД.

"Выдайте вражине по заслугам и поставьте на стойку", - сказал он, встал, подошел сзади и с размаху влепил мне такую оплеуху, что, пролетев метра три по комнате я ударился о стену. Меня бодро подхватили железные лапы двух пушковских "церберов" и тут началось ... Один держал меня, другой лупил резиновой дубинкой. Потом держал тот, а другой - бил. Я летал между ними, как резиновый мячик. У них это получалось так ловко, что следователь хохотал от наслаждения этой картиной. Я еще был крепок и стал обороняться от ударов. Тогда один из тех двух, озверев, заломил мне руки за спину, а другой начал развязывать бечевку на брюках. Я понял - дело плохо - сейчас будут крутить яйца. (Использовалось в их следственном арсенале и такое жуткое средство. Арестованные рассказывали, что мало кто его выдерживал.) И тогда, не вырываясь, спокойно и твердо я сказал Пушкову: " Если вы не прекратите, то я подниму бунт, буду сопротивляться, и Вам придется иметь дело с моим трупом..."

Эти трое были немало озадачены. Такого, видимо, у них еще не бывало. И Пушков сказал одобрительно: "Парень молодец! Поставьте его на стопку".

Меня вывели в соседнюю комнату и поставили лицом к стене. Я и думал, почему Пушков сказал обо мне "Молодец" и почему меня перестали бить? Следовательно сопротивление дает результат и сопротивляться нужно. С другой стороны, если он пошел на уступку, может быть не раздражать его больше... Однако невыносимая боль в спине и суставах давали о себе знать. Я стоял уже более пяти часов. Позади осталась бессонная ночь, перенесенные побои. Силы кончились, и я присел. Меня тут же огрели дубинкой и заставили встать. Только отошли от меня, я опять сел. Меня избили так, что я больше не мог стоять. Вызвали Пушкова и он в бешенстве приказал: "Пора с ним кончать, в камеру его!" И вновь меня поволокли в подвал, но на этот раз в совершенно пустую камеру.

Грохнули за спиной засовы, я остался один. Не знаю, что это было: карцер или камера смертника. В томительном неведении проходили часы. Что они там решат, может быть, согласовывают с прокурором меру наказания за неповиновение. Какого наказания? лагерь, расстрел?..

 

Наконец за мною пришли и привели к Пушкову. Я стоял. Он, глядя на меня, долго молчал. Что думал он тогда? Ведь тоже человек. И родители его, наверное, нормальные люди, воспитывали по человеческим канонам. "Ну, ладно! -раскрыл рот. - Иди, мы тебя пожалели, но никому ни слова! Понял?" И повели меня в "родную" общую камеру. Сокамерники удивились: двое суток меня не было.

Я долго размышлял о происшедшем. Что означает "Мы тебя пожалели?" Что это, действительно камера смертников? Знал я от арестантов, что была в арсенале НКВД и такая пытка - в глухую камеру на площадь один квадратный метр, чуть более телефонной будки, набивали человек по шесть. Это называлось "парилка". Здесь можно было только стоять, прижавшись вплотную друг к другу. Температура воздуха в "парилке" доходила до температуры человеческого тела, то есть не менее 36 градусов С. От пота и человеческих испражнений вонь и духота были страшные. Люди теряли сознание. Выход был один - подписать любую клевету.

Много чего "гуманного" человечество придумало за свою историю, изощряясь в способах пыток человека. НКВД ничем не чурался.

И все же до сих пор остается для меня вопрос: почему они не добили меня тогда? Возможно сверху дали "отбой" этой компании. Ведь уже приближался конец 1939 года. Репрессии оголили кадры ведущих специалистов производства, науки, армии. Даже мы, долгоседы, почувствовали определенные послабления в методах допроса, но, увы, и мы уже ослабли физически и духовно. Сокамерники давно уже выглядели ходячими скелетами. Чувствовались отрешенность, безразличие, апатия. На пищу уже не кидались как прежде и миски не вылизывали дочиста. Люди больше дремали, сидя или лежа. Охранники уже не запрещали спать днем, как прежде. Каждый день нас выводили на прогулку. Она продолжалась по четверти часа в крошечном внутреннем дворике, обнесенном высокими стенами, куда не попадало солнце. В это время дежурные арестанты выносили парашу, меняли воду в баке, убирали камеру.

На дворе стояла поздняя осень 1939 года. Позади был год со дня ареста. Что ждало меня впереди? Что за жизнь за этими стенами? Ведь все еще полная изоляция, ни клочка

 

газеты. Поток "новобранцев" сократился, все как-то замерло.

К концу года допросы возобновились, сколько их было, я не помню, но много, наверное, не менее ста. То опять у Степанова, то еще у других, но прежних жестокостей, пыток и избиений уже стало меньше. Допросы теперь сосредоточились на связях с немцами, шефмонтерами фирмы "Зимаг и Клейн". Причем меня больше убеждали, что мое признание нужно для раскрытия их шпионской сети на комбинате.

 

Для сопоставления того, что же происходило в эти ужасные годы в стране, за стенами НКВД ниже я привожу цитаты из современной прессы о правде, которая стала известна нам спустя многие десятилетия. (Газета - «Известия» №62 3 апреля 1996 г. Ужасающий террор Сталина )

 

Расстрел по 1-й категории

Всесоюзная Коммунистическая партия (большевиков)

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ

№1  №П64 .22 Т.т. Ежову, Вышинскому

5 сентября 1938 г. Обкомам, крайкомам, ЦК Нацкомпартий

Выписка из протокола № 64 Политбюро ЦК от 193 г. НН.    

Решение от 15.1Х.38 г.

22. - Вопрос НКВД

1. Принять предложение НКВД о передаче оставшихся нерассмотренных следственных дел на арестованных по к. р. национальным контингентам, согласно приказов НКВД СССР №№ 00485 и 00593 - 1937 года и №№ 302 и 326 - 1938 года, на рассмотрение Особых Троек на местах.

2. Особые тройки образуются в составе: первого секретаря обкома, крайкома ВКП(б) или ЦК нацкомпартий, начальника соответствующего Управления НКВД и Прокурора области, края, республики.

В Украинской и Казахской ССР и в Дальне-Восточном крае особые тройки создаются по областям.

3. Особые тройки рассматривают дела в отношении лиц, арестованных только 1-го августа 1938 года и заканчивают работу в 2-х месячный срок.

4. Дела на всех лиц, указанных нац. к. р. контингентов, арестованных после 1-го августа 1938 года направляются для рассмотрения в соответствующие судебные органы, по подсудности (Военные трибуналы, линейные и областные суды. Военную Коллегию Верховного Суда), а также на особое Совещание при НКВД СССР.

5. Предоставить право особым тройкам выносить приговора в соответствии с приказом НКВД СССР № 00485 от 26-го августа 1937 года по первой и второй категории, а также возвращать дела на доследование и выносить решения об освобождении обвиняемых из под стражи, если в делах нет достаточных материалов для осуждения обвиняемых.

6. Решения особых троек по первой категории приводить в исполнение НЕМЕДЛЕННО.

Секретарь ЦК И. Сталин

 

План-задание на массовый расстрел (1категория)

и в ГУЛАГ (2 категория)

№1157.48 Тов. Ежову - все; 31.11938 Обкомам, крайкомам.

Решение от  17. П. 1938

выписка из протокола № 57 заседания Политбюро ЦК от 1938 г.

№2. Решение от 31.1.38 г.

18. Об антисоветских элементах

а) Принять предложение НКВД СССР об утверждении дополнительного количества подлежащих репрессии бывших кулаков, уголовников и активного антисоветского элемента, по следующим краям, областям, республикам

1) Армянская ССР     - 1000 ч. по 1 кат. и 1000 ч. по II-й

2) Белорусская ССР - 1500 " -"-

3) Украинская ССР - 6000"- "-

4) Грузинская ССР - 1500 " -"-

5) Азербайдж. ССР - 2000" -"-

6) Туркменок. ССР - 1000" -"-

7) Киргизская ССР- 500" -"-

8) Таджикская ССР - 1000" -"- и 500 чел. по II кат.

9) Узбекская ССР - 2000" -"- 500 -"-

10) ДВК - 8000" -"- 2000 -"-

11) Читинская обл. -1500" -"- 500 -"-

12) Бурят-Монгол. - 500"-"- 500 -"-

13)Иркутская обл. - 3000" -"- 500 -"-

14) Красноярска?. - 1500" - 500 -"-

15) Новосибирск.обл. -1000" -"-

16) Омская область - 3000" -"- 2000 -"-

17) Алтайск. кр. - 2000" -"- 1000 -"-

18) Ленинградск.обл. - 3000" -"-

19) Карельская АССР -500" -"-200" -"-

20) Калининская обл. 1500"-"- 500"

21) Московская обл. - 4000" -"-

22) Свердловская обл. - 2000"

б) Предложить НКВД СССР всю операцию по указанным выше областям, краям и республикам закончить не позднее 15 марта 1938 года, а по ДВК не позднее 1-го апреля 1938 года.

в) В соответствии с настоящим постановлением продлить работу троек по рассмотрению дел на бывших кулаков, уголовников и антисоветских элементов в областях, краях и республиках, перечисленных в пункте "а".

Во всех остальных краях, областях и республиках работу троек закончить не позднее 15-го февраля 1938 года с тем. чтобы к этому сроку были закончены и рассмотрены все Дела в пределах установленных для этих краев, областей и республик лимитов.

Секретарь ЦК  И. Сталин

 

№ П 58.67  17 февраля -1938 Тов. Фриновскому  

№3  Выписка из протокола №58 заседания Политбюро ЦК ВКП(б)

67.  Вопрос НКВД.

Дополнительно разрешить НКВД Украины провести аресты кулацкого и прочего антисоветского элемента к рассмотрению дела их на тройках, увеличив лимит для НКВД УССР на тридцать тысяч.

Секретарь ЦК И.Сталин

 

№ 4. ШИФРОВКА вх. № 33551Получ. 17. УП -1938 г. 2 ч. 40 м.

Расшифр. 17 УП 11 ч. 25 м.

Из Минска СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКЩб) ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ

Куда и кому

СЕКРЕТАРЯМ ЦК ВКЩб) ТОВАРИЩУ ЕЖОВУ. ТОВАРИЩУ АНДРЕЕВУ

НКВД БССР выявлены пограничных и приграничных районах кулацко-повстанческие белогвардейские элементы бывшие жандармы, провокаторы, полицейские, эсеры, активные нацмены, кулаки актизирующие свою к-р деятельность путем организации поджогов (за май-июнь раскрыто больше ста поджогов колхозных дворов), проявляющие повстанческие и террористические тенденции связи с чем добиваюсь рассмотрения внесудебном порядке на особой тройке две тысячи по первой категории и три тысячи по второй.

 

16.УП. ПОНОМАРЕНКО. №1009.     

Решение от ХЛ 1937 г.

№5.  -Вопросы НКВД.

а) Утвердить предложение ЦК КП(б) Казахстана об увеличении количества репрессированных, по Казахстану на 600 человек по первой категории и на 1.000 человек - по второй категории.

б) Утвердить по Дагестанской АССР количество репрессированных кулаков и к.-р. элементов по первой категории на 800 человек.

Секретарь цк И. Сталин

 

№6.  Москва. ЦК ВКП(б) тов. Сталину.

Работа тройки закончена, в пределах лимитов по области репрессировано осуждено 9600 кулацкого, эсеровского, повстанческого, других антисоветских элементов. Дополнительно вскрываются кулацко-белогвардейские элементы, проводящие подрывную работу, всего по области учтено до 9 тысяч кулацкого и антисоветского элемента.

Обком просим установления дополнительного лимита первой категории 3 тысячи, второй категории две тысячи, продлить срок операции до 20 марта.                      

Секретарь обкома ВКП(б) тов. КАГАНОВИЧ

 

№7.  Москва, ЦК ВКП(б) тов. СТАЛИНУ

НКВД тов. ЕЖОВУ

Ввиду незаконченной очистки области от правотроцкистских

 

белогвардейских панмонгольских контрреволюционно-враждебных элементов, колчаковцев, харбинцев, эсеров, кулаков подпадающих под первую категорию, - просим ЦК ВКП(6) разрешить дополнительно лимит по первой категории для Иркутской области на 5 тысяч.

Секретарь обкома ВКП(б) Филиппов Начальник УНКВД Малышев

 

№8. Решение от 24.1Х.-1937 г

25. -.06 антисоветских элементах.

(ПБ от 11.УП.37 г., пр.М.31, п.212)

В целях очистки Армении от антисоветских элементов, разрешить ЦК КП(б) Армении увеличить количество репрессированных по первой категории на 1500 человек.

Секретарь ЦК И. Сталин

 

№9. Из Омска 13 августа 1937 года.

Начальнику ВНУДЕЛ - тов. ЕЖОВУ.

По состоянию на 13 августа по Омской области первой категории арестовано 5.444 человека, изъято оружия 1000 экземпляров.

Прошу дать указания по моему письму №365 относительно увеличения лимита первой категории до 8 тысяч человек.

13.НШ №1962 ГОРБАЧ

На этой телеграмме рукой вождя сделана приписка "т. Ежову За увеличение лимита в 8 тысяч И Сталин".

 

Юрий Феофанов "Известия"

О сталинском терроре написано более чем достаточно. Документы и свидетельства тех лет, кажется, должны бы уже стать лишь достоянием Истории. Однако мини- и максипрограммы, партий и движений, называющих себя патриотическими, высказывания их лиднров , да и просто упорный отказ коммунистических вождей хотя бы покаяться - все это делает прошлое злобой дня. Почему мы выбрали эти более чем лаконичные документы из океана им подобных? Принято считать, что из центра, из штаба революции, из политбюро ЦК ВКП(б) шли указания на места относительно развязывания массового террора: что Ленин, а потом Сталин нацеливали карательные органы на тотальные репрессии, а на местах лишь послушно выполняли указания Москвы...Так действительно было. Например, решение политбюро ЦК ВКП(б) от 15.10.38 г. - это фактически законодательный акт, устанавливающий нормы судоустройства и судопроизводства(документ №1). А рядом директива, тоже имевшая силу закона, о конкретном применив норм коммунистической репрессивной машины (документ №2).

Три следующих решения политбюро(документы 3, А, 5) - это благословения из центра руководителям братских советских социалистических республик на расправу со своими народами. Что страшно в этих документах. так это строго бюрократическое лимитирование уничтожения живых людей...Но, категории 3 тысячи, второй категории две тысячи, продлить срок операции пожалуй самое ужасное - это инициатива мест( документы 6-8). Партийные вожди из Горького, Иркутска, Армении по собственной инициативе просят об увеличении лимитов на отстрел сограждан - 3 тысячи, 5 тысяч, 1500 "по первой категории" означал расстрел без следствия, суда и даже без права на просьбу сохранить жизнь. На документе под №9

 

обращении из Омска к наркому Ежову зафиксирована собственноручная резолюция Вождя, обрекающая на дополнительное уничтожение 8 тысяч совсем неведомых ему живых людей.

Пепел сожженного инквизицией отца стучал в сердце бессмертного Тиля, боровшегося за свободу своего народа. Так неужели пепел перемолотого и сожженного народа не застучит в наши сердца? Впрочем, это уже патетика. Она не вяжется с бюрократической лексикой коммунистического режима: лимиты, средства - на кирпич, бетон, трубы для строительства социализма. Все по-деловому, в плановом порядке.

В атом вся сущность режима.

Сколько жизней унес коммунистический террор? По некоторым подсчетам(Р. Конвест, Д. Волкогоиов), только прямые репрессии 30-х годов погубили 16-20 миллионов человек. Если же иметь в виду террор гражданской войны, коллективизации, высылку целых народов, репрессии военнопленных, судьбы семей "врагов народа" - один бог знает сколько душ загублено советской коммунистической властью...

 

Но вернемся к прерванной линии повествования.

...Звучало это по-детски, наивно. Я категорически отрицал свою причастность к чему-либо и даже так осмелел, что попросил повторной очной ставки с Клоцем и другими "свидетелями". Но этого следователи не сделали, да и, вероятно, не могли. Допрос по шпионажу прекратился. И все же я почувствовал, что дело приняло новый оборот для меня. Стали впервые спрашивать об отце. Я рассказал им то, что было известно всем в Зайсане. Отец - потомственный мулла, одновременно был учителем и т.д.

Дошли они и до брата Ибрагима, потом взялись за сестру Фатиму, сестру Асьму и ее мужа Зию Мужавирова, когда-то окончившего колледж в США.

Последние годы жизни моего зятя Зии складывались трудно. Его арестовали в 1936 году, продержали несколько месяцев в застенках НКВД и выпустили. В 1937 году арестовали вторично, и о нем долго не было известий. Потом семье сообщили: расстрелян, как "враг народа". Асьма и ее двое детей, как семья "врага народа", тут же были выброшены из квартиры. Друзья, организация "Башзолото", в которой Зия работал до ареста, отвернулись от моей сестры, нигде ее не принимали на работу. Один ребенок от голода и болезней умер. Асьма, гонимая всюду, со вторым ребенком уехала к матери в Ташкент. Там жизнь тоже была не сладка; всюду единый, одураченный советский народ. Однако своего сына она вырастила достойным человеком. Он окончил Среднеазиатский

 

университет с отличием. Работает успешно. У него семья...

...Припомнили мне мое воздержание при голосовании на бюро НТС за исключение подозреваемых якобы в антисоветских действиях членов и мои неодобрительные высказывания об этих огульных голосованиях и повальных арестах лучших кадров комбината.

...Новые допросы страшно меня встревожили. Я теперь боялся за брата, сестер и их семьи. Что станет с ними, если я не сумею аргументированно отстоять их перед следователями... А главное - отстоять себя, выстоять во что бы то ни стало, выдержать эти пытки и душевные терзания. Нужно твердо настаивать на том, что я невиновен, ни в чем не замешан. Я честный, лояльный гражданин.

Вызовы и допросы участились. Иногда допрашивали дважды в сутки - днем и ночью. Следователи менялись, словно на мне шла какая-то тренировка. Мне уже приписывали национализм. Спрашивали, почему поехал в отпускное турне по Средней Азии и Кавказу, с кем виделся, с какими националистическими организациями связан, почему на учебу в ленинградский политехнический был командирован из Узбекистана Председателем СНК Файзуллой Ходжаевым... И хотя теперь мои силы были не те, что в начале ареста, одно успокаивало: если они ищут все новые мотивы обвинения, все их дело на меня шито белыми нитками. Они тоже люди, успокаивал я сам себя, думая о следователях, их силы тоже не беспредельны. Будем бороться. Кто выдержит - тот победит...

День за днем, месяц за месяцем шла моя борьба со следственной машиной НКВД, и я выходил победителем, одно за другим отвергая их надуманные обвинения. Уже по камере среди арестантов шел слушок о моем скором освобождении, да и я уже, грешным делом подумывал об этом. Каюсь, забыл я афористическую фразу своего первого следователя Степанова: "мы невинных не берем!"

В один из дней, видимо, после тяжелого допроса, с одним из арестантов - долгоседов случился сердечный приступ. Может быть, инфаркт. Он, бледный, хватаясь за левую сторону груди, корчился на полу и задыхался. Вид его был ужасен. Я постучал в дверь, требуя врача: "Человек умирает!" А в ответ услышал: "Какой он человек? Умрет - одной вражиной будет меньше". Это был новый караульный. В его сердце, должно

 

быть, еще кипела злоба, посеянная большевистскими байками о классовой борьбе. Постоянные охранники НКВД уже не были такими равнодушно-жестокими. Они успели проникнуться сочувствием к нам, видя постоянно перед собой измученных, безответных людей. И все же я постучал в дверь еще раз, требовательно. Вскоре всю камеру вывели на прогулку, а его убрали. Кто убрал, куда убрал? Никто ничего об этом не знал.

Этот случай показывает отношение системы НКВД к нам, начиная от охранника и кончая руководителями высших сфер, все верили, что мы действительно шпионы, террористы. Они считали, что делают доброе дело, презирая и карая нас.

Бог... Странное дело, но на воле я редко вспоминал о Нем, хотя был сыном муллы, знал многие выдержки из Корана наизусть. Однако в подвальной неволе я стал необыкновенно набожным, утром и вечером вспоминал Аллаха, постоянно обращался к нему за помощью, читая про себя молитву. Когда собирался на допрос к следователю, то просил у Него силы, а когда возвращался, благодарил Его, читая молитву. В состоянии той безнадежности, в неравной борьбе со злом это придавало мне силы, вселяло надежду, облегчало душу.

Я видел и слышал, как все по камере также вспоминают Бога и молятся ему, кто как может, хотя среди них большей частью были атеисты, не знавшие никаких молитв.

Невозможно не только описать, но даже вообразить это безысходное состояние физически и духовно опустошенных, доведенных пытками до крайнего отчаяния существ, пребывающих в абсолютной изоляции от мира. Когда человеческая душа теряет последнюю опору в жизни, то человек неизбежно обращается с последней надеждой к единственно возможному - к своему Небесному Отцу за помощью и поддержкой. Просите. И получите.

...На исходе 1939 год. А нас, долгоседов, все таскают на допросы, выставляя все те же фантастические обвинения. Мы же, как каменные, твердим в ответ одно и то же.

В системе НКВД, несмотря на ее широчайшие полномочия и на практическую вседозволенность, существовало одно жестокое парадоксальное правило: без письменного признания заключенным своей "вины" ни суд, ни тройка, ни трибунал дело не рассматривали.