Деспотия НКВД

 

При виде следователя первым моим вопросом, естественно, был: - "За что меня арестовали, в чем моя вина?"

Каменное лицо следователя осветила саркастическая улыбка, и он гнусно произнес: "Просидишь - узнаешь, мы невинных не берем!"

Мои жалкие оправдательные доводы, что инженер, передовик, - стахановец, что обо мне печатали статьи в газете, были выслушаны с издевкой. Должно быть, все это было для него не ново.

"Сначала мы с тебя спустим штаны и отведем в камеру, -цинично сказал он - А там эти сказки постарайся забыть."

И тут же двое бойких ребят начали "шмон" - личный обыск. Забрали все карманные вещи, сняли брючной ремень: "Чтобы ты не удавился до суда,- лениво пояснил следователь, срезая крючки и пуговицы.

Я, было, отпрянул, пытаясь воспротивиться, но тут же пара мощных оплеух и заломленные за спину руки привели меня в чувство.

Я понял - открытое сопротивление бесполезно. Эти спадающие на пол штаны, которые надо поддерживать руками, делают тебя беспомощным, согнутым в бараний рог, я кричал в отчаянии: "Убейте меня, я не хочу жить, убейте!.. "

Потом были и другие унижения, но это - первое в жизни -глубоко врезалось в память.

Скрученного, со сползающими брюками, сопровождая пинками, сволокли меня в подвал. Загремели железные засовы, грохнула, открываясь, металлическая дверь.

Остро пахнуло смрадными испарениями человеческих тел, испражнений.

На бетонном полу в полумраке стояли изнуренные, измученные, обросшие, бескровно-белые существа, словно выходцы с того света...

 

Это был всего лишь миг, но он запал мне в память на всю жизнь. До сих пор предстают мне во сне глаза этих людей, полные безнадежного отчаяния.

...И те же железные лапы втолкнули меня в камеру. Загремели за спиной запоры, и я стал одним из них. Обитатели подземелья расступились, давая мне место и рассматривая меня: что со мной, кто я? Первая, казалась бы очевидная мысль, как молния, мелькнула в моей голове: это все те, кого называют "враги народа, шпионы, диверсанты", а я - нет. Я человек, попавший сюда по недоразумению, по ошибке, они чужды мне, нужно остерегаться их. И тут же, недолго думая, гордо заявил: "вы - враги народа, не смейте подходить ко мне, не хочу с вами говорить и слушать вас не хочу!"...Не снимая пальто и шляпу, сел на бетонный пол, лицом к стене.

Позднее, вспоминая все это, мне было мучительно стыдно за себя, насколько надо было быть заактированным, загипнотизированным теми советскими стереотипами, чтобы верить в ту пропагандистскую чушь, которую нес я тогда в камере. Но ведь не один же я такой был, большая часть стапятидесятимиллионого советского народа оперировала теми же коммунистическими штампами. Но тогда в камере никто не возмутился. Лишь один сочувственный возглас услышал я: " Совсем одурел парень!"

Трое суток, по моим подсчетам, просидел я в камере, отказываясь от пищи и общения с окружающими. Несколько раз подходил к двери, стучал, требуя прокурора, получая в ответ один лишь мат.

И вот меня вызвали к следователю, опять к злосчастному Степанову. По-видимому, зная о моем строптивом характере, он сразу же предупредил, чтобы я вел себя спокойно, благоразумное ('Это в ваших интересах".) и посоветовал мне честно признаться во всем. Тогда, мол, переведут в тюрьму, где я на изъятые при аресте деньги смогу в ларьке покупать еду, а в скором времени меня осудят на небольшой срок и отправят в лагеря...

Затем спокойным, бесстрастным голосом мне было зачитано, что я член троцкистской организации, обвиняюсь в шпионаже в пользу Германии, а также в подготовке террористического акта с целью убийства Серго Орджоникидзе.

Я опешил, не зная, верить или не верить в эту несусветную чушь, и выпалил в отчаянии: " Зачем вы пугаете меня?"

В ответ он соскочил и заорал: "Хватит прикидываться в невинности, вражина!"... Я в ответ: "Вы что, смеетесь! Какой я враг, я такой же честный, как и вы. Это недоразумение, лучше разберитесь, чем оскорблять! Не моргнув и глазом( видимо, ему было не привыкать к таким заявлениям), снял трубку телефона: "Введите свидетеля!" И вот приводят моего бывшего сотрудника, инженера Клоца, который был арестован задолго до меня. Вид у него был страшный. Глаза

 

глубоко запавшие, черты лица заострившиеся, сам бледен, как смерть, худ, обросший - жутко смотреть. Как призрак. Он весь дрожал, водя вокруг бессмысленным взором. Видя состояние Клоца, следователь прочел сам громко вслух его показания, что я, Ахтямов, как член троцкистской организации, получал большие премии, жил в оплачиваемой комбинатом гостинице, что в этой организации были Вайзберг, Бурцев, Головошейко, Шестков и другие. Всего двадцать человек руководителей комбината. В гостинице и ресторане я, Ахтямов, часто встречался с шеф-монтерами германской фирмы "Зимаг и Клейн" Шуром и Крамером, что они неоднократно заходили ко мне в номер и тому подробную чушь. В довершении было приписано, что на банкете по случаю пятилетия комбината я пытался войти в доверие к наркому тяжелой промышленности СССР Серго Орджоникидзе с целью его убийства... Когда следователь закончил читать бесцветным, маловыразительным голосом, я, поначалу трепетавший от охватившего меня страха, вдруг вскочил и закричал: "Ложь,

 

клевета! Он нагло врет. Подлец и скотина! Я размозжу ему голову!.." Мне захотелось ударить Клоца табуреткой, на которой я сидел, но она оказалась прибитой к полу. Следователь, вначале было опешивший, выхватил наган и завопил: "Сидеть, застрелю!"

В комнату вбежали двое, схватили меня, вновь профессионально завернули руки, а Клоца увели, И более я его никогда не видел....Я в бешенстве рвался, кричал, требовал прокурора, общественности, других очных ставок. В итоге этой первой встречи я впервые познакомился с их безжалостными кулаками. Меня без сознания вновь поволокли в подвал и швырнули на цементный пол... Я очнулся. Надо мной склонились сокамерники… Кто-то подавал мне воду, кто-то делился последним кусочком хлеба, ведь я не ел три дня. Первое, что я услышал вразумительное: " У вас седая прядь на лбу". Потом я увидел среди копны черных волос белую прядь шириной в два пальца. И это в мои-то двадцать шесть.

Кто-то свернул мое пальто на полу, и первый раз за трое суток в тюремном подвале я уснул. Пробуждение было страшным, все тело болело, нельзя было повернуться, двинуть головой, рукой, ногой. Сокамерники посоветовали мне выпрямить руки и ноги, не поломаны ли они - Слава Богу, все обошлось.

...Проснулся я ночью, попытался еще раз двинуть суставами, несмотря на страшный прилив боли. Сел на своей подстилке и словно впервые огляделся. Голые стены, бетонный пол, вверху под потолком одно окно-отдушина с козырьком, железная дверь с оконцем - кормушкой - знаменитая параша... И на этом голом каменном полу лежат странные существа в разных одеяниях - пальто, пиджаках, плащах. Это чьи-то дорогие дети, мужья, отцы мечутся во сне, кто-то стонет, а кто-то украдкой и плачет... Эта ужасная картина сжала мое сердце. Почему не встанут они, не бросятся на автоматы!? Неужели так дорога жизнь, даже за жалкое подобие которой надо платить таким падением! Как жалок и низок бывает человек!..

...Остаток ночи я провел в глубоком раздумье и даже тут не смог до конца правильно оценить ту коммунистическую идею, на которую была сориентирована целая страна...

Но все же я принял для себя главное решение: остаться человеком, не потерять уважение к себе, не сломаться, не стать таким, как Клоц - лжесвидетелем и губителем ни в чем не повинных людей. Выдержать все или погибнуть с честью... Как я оцениваю это теперь, такое решение для меня было единственно возможным.

Мне стало немного легче. Боже, дай мне силы, стойкости, и мужества перенести эти испытания!... Я молился, прочел все молитвы, которые знал. Я искренне, впервые в жизни, обратился к Богу-Аллаху! Мне кажется, это вдохнуло в меня свежие силы.