- 57 -

Дорога в ад

 

Настанет год, России черный год,

Когда царей корона упадет.

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,

И пища многих будет смерть и кровь.

М.Ю. Лермонтов

 

Это страшное событие произошло 27 октября 1938 года в номере гостиницы Магнитогорского комбината, где я с друзьями отмечал нашу встречу после очередного отпуска.

 

...Стол ломился от яств, в бокалах пенилось шампанское. Я делился с друзьями своими отпускными впечатлениями, приключениями, как в сказке "Тысяча и одна ночь". Друзья ахали, смеялись, ели. Словом, все шло прекрасно.

Получив двухмесячный отпуск, имея шестнадцать тысяч рублей сбережений, я, как арабский принц, совершил чудесное турне: Ташкент-Ашхабад-Красноводск-Каспийское море(на прекрасном теплоходе "Туркмения") - Баку-Тбилиси-Батуми-Черное море(на теплоходе "Иосиф Сталин") - Поти-Гагра-Сухуми-Сочи-Новороссийск-Сталинград-Куйбышев-Магнитогорск.

Везде - первые классы, лучшие гостиницы и рестораны.

Деньги, как говорится, рекою текли. Домой вернулся с 36-ю копейками...

Запечатлелось мне на всю жизнь одно чудное мгновение. Порт Батуми.

На волнах Черного моря колышется величественный теплоход "Иосиф Сталин".

 

- 58 -

Все кругом залито ярким, южным солнцем, на берегу праздничные толпы разодетого люда.

Я стою, очарованный все этой благодатью на палубе теплохода в белом костюме, преисполненный самим собой и своею судьбой.

В это время вдруг раздается, в унисон моему духовному состоянию, чарующая музыка и радостная песня:

"Лейся песня на просторе, не грусти, не плачь жена,

Штурмовать далеко море, посылает нас страна..."

О! Счастье останови...

В самый разгар веселья - стук в дверь.

Входят двое в черных плащах. В надвинутых на глаза кепках. Фигуры довольно зловещие. Предлагают всем, кроме хозяина и трех избранных из компании понятых, удалиться.

И, - как ни удивительно, все беспрекословно, понурив головы, потупив глаза, уходят тихо, не оглядываясь.

Я им вслед - друзья, куда же вы?

В ответ пришедшие работники НКВД суют мне под нос бумажку - ордер на обыск и арест.

Я впал в шок, как бы провалился в какую-то бездну, вне бытия и сознания.

Возвращение в мир через несколько минут было ужасно.

Я дрожал, трепетал, не умея совладеть с собой, со своими нервами, мыслями.

Я состоял членом бюро инженерно-технических сотрудников комбината (ИТС), на котором часто по заданию сверху исключали якобы подозреваемых во вредительстве и уже арестованных НКВД.

Недоумевая и негодуя в одно и тоже время, я вынуждено, скрепя сердце, иногда голосовал, как и все, за недоверие и исключение своих товарищей и друзей, хотя еще вчера каждому из них верил, как самому себе, но... но больше воздерживался, а однажды даже проголосовал против, когда ставился вопрос о моем друге начальнике ТЭЦ Плотникове.

Это восприняли неодобрительно (Позднее он был арестован и погиб в подвалах НКВД).

Конечно, об этом было известно в НКВД и мне это припомнили в свое время.

Но там я все сомневался и голосовал стихийно, веря

 

- 59 -

в справедливость НКВД, партии, Политбюро и "великого" Сталина, а тут я не мог сомневаться в самом себе.

Я знал, что честен, несмотря на социальное происхождение, верил в партию и честно боролся за строительство великого светлого будущего для всего народа. Еще недавно обо мне писали в "Магнитогрском рабочем", советовали брать пример...

За что, когда и где я успел провиниться?

Мозг горел от напряжения, не находя нужного ответа, сердце разрывалось от страха, готовое выскочить из груди.

И сколько таких сцен было в стране!

По некоторым сведениям в одной только Магнитке произошло более двенадцати тысяч арестов, не считая искалеченных семей, несчастных родных, близких, несших попутно проклятия за причастность к "врагу народа".

...А тем временем шел обыск с возмутительным классическим кощунством.

Низвергалось, выворачивалось, бросалось, топталось, швырялось все то, что составляло крупицы моего бытия, моей личности, все, что было дорого и свято для меня.

Понятые, как загнанные на убой овцы, сидели сложа руки, и отупело взирали на происходящее.

Что думали они, знавшие, любившие меня до того страшного часа, мои товарищи и друзья?

Конечно же, они, как и я, были в шоке, без мыслей и воли, и теперь в страхе дрожали за свою жизнь, готовые выполнить беспрекословно любое указание этих бесцеремонных церберов НКВД, даже убить меня...

Немного опомнившись, я заставил трудиться свой мозг, отрабатывая разные возможности выхода из ситуации.

Рассудок не находил причины ареста, призывал к выдержке, терпению, покорности, возможному торжеству справедливости.

Однако опыт говорил другое: ты сам молчал, когда судили товарищей по работе, иногда даже голосуя за их исключение. Где они?

Все они канули в безвестность. Молва гласила: нет возврата из НКВД!

Юношеский порыв и отчаяние толкали меня на героический подвиг - пропадать так с музыкой! Зачем теперь

 

- 60 -

эта жизнь с клеймом "враг народа"!? Вырваться в коридор, кричать во все горло - что не виноват, это произвол, беззаконие, сегодня берут меня, завтра возьмут вас! встанем вместе, пойдем по улицам, поднимем народ против самоуправства НКВД...

Взяли верх вбитые с малого возраста покорность, вера в высшую справедливость...

"На выход, вражина! - услышал я приказ. - Бери чемодан!" Надел демисезонное пальто, шляпу, туфли, больше ничего не взял, хотя, с другой стороны, разум говорил - что там впереди, кто знает, надевай, что потеплее...

Оглядел в последний раз обжитое гнездо, взял по их приказу чемоданы, в которые они затолкали "подозрительные" вещи (книги зарубежных классиков, пластинки с записями Лещенко, Вертинского, фотоальбомы, рукописи по технологии прокатного производства, доклады и конспекты лекций, которые читал в Магнитогорском горно-металлургическом институте) и... шагнул в неизвестность.

Выйдя из гостиницы, я вдохнул полной грудью свежий воздух, глянул прощальным взглядом в небо с полной луной и звездами. Защемило сердце от тревожного предчувствия будущих невзгод. У подъезда уже поджидал страшный "черный ворон".

Мрачный символ того времени.

Цепкие руки оперов профессионально втолкнули меня в жуткое чрево железного черного дракона,

Каменная громада Магнитогорского управления НКВД выглядела мрачно, страшно. Зарешеченные окна, зарешеченные приямки подвальных окон, охранники, мерно шагающие вдоль стен.

Как ни жутко было мне ехать в железном нутре "черного ворона", при виде этой цитадели сердце мое похолодело, и я инстинктивно попятился прочь, назад к машине, как бы ища защиты у одного страшилища от другого.

Хваткие лапы конвоя в это время извлекли из машины мои чемоданы и вручили их мне.

Заставили прошагать с ними по длинному коридору к дежурному следователю Степанову.

Так для меня начался отсчет нового, страшного времени...