- 155 -

30. Кучинская шарашка, лето 1950 года.

 

Название она получила от подмосковной железнодорожной станции Кучино, которая находилась неподалёку от зоны. Территория её была значительно больше Марфинской. В нескольких современных зданиях расположились различные лаборатории, но в основном были цехи: механический, керамический, формовочный, гальванопластики и много других. Метрах в двухстах от вахты красовалось помпезного вида, построенное в стиле соцреализма, здание клуба работников МТБ. Фронтон здания покоился на круглых колоннах, капители которых изобиловали множеством пятиконечных звёзд, серпов и молотов, снопов пшеницы и тому подобными атрибутами, олицетворяющими изобилие и счастье народов победившего социализма.

Не давая никаких объяснений по поводу того, почему меня опять привезли хоть и не на Марфинскую, но на шарашку, а не отправили, как обычно принято в таких случаях, в режимные лагеря, мне выдали такой же, как и в Марфино комбинезон, и повели к куратору художественно-оформительской группы строящегося клуба - какое совпадение! - майору Середе!

На вид ему было между сорока и пятьюдесятью, круглое полное лицо обрамляла светло-рыжая шевелюра. На художника или архитектора похож он не был - по крайней мере в этой роли я его никак представить себе не мог. Сидя за столом в одной из комнат клуба, временно занятой под его кабинет, он довольно долго разглядывал меня, причём с таким удивлением на лице, как будто перед ним появился пришелец из космоса или я сам, по своей прихоти, приплёлся к нему из Бутырской тюрьмы. Узнав, что я художник и до этого работал на Марфинской шарашке, быстро застрекотал: "Зачем, собственно, вы приехали сюда? Здесь и красок то никаких нет, и художников нет. Правда есть один - не то художник, не то..., в общем что-то из глины лепит, а что именно не

 

- 156 -

поймёшь. Причём так медленно всё делает, что я сомневаюсь в нём - ни одной работы за два месяца ещё не закончил. Тихий такой, мухи не обидит, наверно, ненормальный. Вот я и думаю, раз вы художник, то и поработайте с ним, всё равно толку с вас обоих, думаю, не будет. А завтра я доложу начальству, оно всё и прояснит". Затем он пригласил для знакомства со мной этого "ненормального". Им оказался бывший член Московского союза художников СССР, замечательный скульптор и человек, Анатолий Иванович Григорьев.

Небольшого роста, с приятным простым лицом, ровный, спокойный, приветливый, тишайший Анатолий Иванович. С первого же знакомства он приобрёл в моём лице преданного друга. Майор же Середа почему-то всегда позволял себе разговаривать с ним нарочито грубо и, я бы сказал, оскорбительно, хотя повода для этого ни малейшего не имел. Уверен, что тишайшему скульптору следовало бы хоть раз дать ему отпор - это было просто необходимо, так как сорт людей, подобных майору, не получая сдачи, просто садятся на шею.

До сих пор жалею, что не распросил Григорьева поподробнее о его дотюремной жизни. Запомнил только, что Союзом художников ему была отведена в Москве, где-то на Масловке, студия для творческой работы, где он в основном пребывал и днём, и ночью, чтобы не терять времени даром - работал запоем. Был он набожным, привержен философско-религиозному учению - теософии. Впоследствии терпеливо рассказывал мне о смысле общения с потусторонним миром... Я же, мало того, что не верил в эту, как считал, абракадабру, но и вообще ничего не смыслил в любой религии. Правда его рассказы далеко выходили за рамки её, касаясь истории Древнего мира - Римской империи, Иудеи и др. Слушал я его с интересом, он умел рассказывать очень доходчиво, к моему недопониманию, не в пример Ивашову-Мусатову, относился терпеливо и в благожелательном тоне пытался всё мне разъяснить. Он получил десять лет за "антисоветскую агитацию", а в действительности за то, что не скрывал своей веры и открыто проповедовал её. К полученному сроку он относился спокойно, был рад, что ему предоставили возможность заниматься искусством, и с головой окунулся в работу. Она заключалась в том, чтобы выполнить заказ на создание портретной галлереи великих русских учёных и композиторов, не повторяя тех, кого на Марфинской шарашке изобразили в живописном плане.

Через несколько дней майор сообщил мне, что по его сведениям, всю оформительскую группу Марфинской шарашки в самое ближайшее время планируют перевести в Кучинскую для оформления клуба непосредственно на месте. До их приезда он приказал мне принять самое деятельное участие в работе Григорьева: "...а то он того гляди уснёт на ходу - еле двигается..."

 

- 157 -

Первое время я наблюдал, как он лепит из глины. В работе он преображался, и мне уже не верилось, что общение с "потусторонним миром", вера в мистику, имеют для него серьёзное значение. Это был великолепнейший мастер! За неимением помощника он сам и формовал, то есть готовил формы для отливки изваяний уже в гипсе. Я попросил, чтобы он обучил меня этой работе, и уже через несколько дней почти освоил её. Для меня это казалось волшебством - участие в творческой работе. Анатолий Иванович тоже был доволен - всё же какая-то помощь. Это действительно было похоже на волшебство: готовый глиняный бюст смазывается мыльной пеной, разделяется пополам металлическими пластинами - чтобы отделить затылочную часть от лицевой, всё это заливается гипсом, а когда он застынет, снимаются обе половины готовой гипсовой формы. Но главное, конечно, отливка гипсового бюста. Вот где начинаются чудеса! Никогда в жизни я не думал, что можно получить такое удовольствие от работы! Уже через неделю я, под наблюдением Григорьева, самостоятельно отлил гипсовый бюст русского учёного, изобретателя парового двигателя (по советской версии) Черепанова.

Процесс был несложен: отливка с глиняного бюста гипсовых форм; смазка их изнутри жиром - он не даёт сцепления с залитым в форму гипсом; заливка гипса в форму и затем главное: при помощи молотка и специальных зубил лёгкими ударами по форме удалять её частями от постепенно появляющейся поверхности лица. Буквально на глазах из бесформенной массы гипса, как по мановению волшебной палочки начинают вырисовываться черты человеческого лица! Затем 20-30 минут для окончательной зачистки застрявшего в мелких углублениях гипса, и всё готово! В связи с этим, через несколько дней произошёл забавный случай. С вечера я залил в форму гипс, а утром приступил к очистке уже почти готового бюста. Я стоял у стола и отбивал куски гипса с тыльной части, когда почувствовал за спиной чьё-то присутствие. Оглянулся - майор Середа, он недовольно морщился, наблюдая за моими действиями. Подойдя поближе, он изрёк: "Григорьев - отъявленный лентяй и молчун -вот уже два месяца лепит какого-то мужика и всё закончить не может. На мои вопросы не отвечает. Кстати, вы такой же лентяй, стучите тут молотком, а ничего, видно, не получается. И зачем только вас сюда прислали?" Я сделал вид, что обиделся и, чтобы разыграть его, повернул форму лицом вверх, затем медленно и уверенно стал отбивать куски гипса с лица: удар, - появилась часть носа, ещё удар - часть бороды и так далее. Майор сразу же замер около меня, он был зачарован, его голубые глаза смотрели на меня с таким искренним изумлением, с таким восторгом, что мне стало немножко совестно.

Когда была закончена работа над бюстом бородатого учёного - а это заняло около часа, я водрузил его на стол лицом к начальству. Середа был потрясён: - за час сотворить такую прекрасную скульптуру! Он

 

- 158 -

быстро ретировался и тут же вернулся с Григорьевым. Показывая пальцем на меня, он стал стыдить бедного Анатолия Ивановича: вот, дескать, надо учиться, смотрите какой молодой, а как быстро работает, пока вы занимаетесь мазнёй по глине, он прямо из гипса сотворил бюст, да и работа какая, - восхищался он. Я не ожидал такого оборота, ведь идиотизм тоже имеет свои пределы! Григорьев, как обычно скромно потупившись, молчал. Пытаясь объяснить возникшее недоразумение я сказал, что не гожусь даже в подошвы ему, так как выполнял чисто техническую работу и т.д. и т.п., но майор резко оборвал меня: "Я ценю вашу скромность, но защищать лодыря не позволю!" Трудно было представить себе, что курирующий вопросы искусства по шарашке был настолько далёк от него, что не разбирался в самых элементарных вещах. Невольно вспомнился полковник МТБ Цодиков, который заставил меня для определения степени моих способностей как художника, рисовать портрет Берия. Об анекдотическом случае с бюстом я постарался рассказать всем, кому не лень. Возможно, слух об этом дошёл до начальства или были какие-то другие причины убрать Середу, но в скором времени он исчез из нашего поля зрения.