Хищник
Зло, что было начато когда-то
В сталинских застенках надо мной,
Продолжают нынче бюрократы
Под крылом у партии родной.
Меньше стали прятать за решетку,
Кое-что сказать разрешено,
Но, как прежде, затыкают глотку,
Если справедливо скажешь: "Но..."
Но — когда зарплату урезают,
Но — когда лишают выходных,
Но — когда бессовестно влезают
В душу ради прихотей своих.
Но - когда навязывают глупость,
Отвергая правильный совет,
Но - когда начальственная грубость
Гасит в сердце труженика свет.
Но — когда продукты по талонам
Каждому на месяц, как птенцу,
Но — когда нет ходу одаренным
Там, где все доступно подлецу.
Но - когда под натиском ОМОНа
Стонет безоружная толпа,
Но — когда в квартире после шмона
Оставляют тайного "клопа".
Но — когда в суде сидит хапуга,
Угрожая честному кнутом,
Но - когда мы слышим друг от друга:
"Ты умри сегодня, я потом..."
Этих "но" на каждый день, пожалуй,
Тысяча. И каждое из них
Сдабривают масляным: "Обжалуй,
Ведь закон — защита прав твоих".
И тогда по лестнице инстанций
Я иду. Там слушают меня,
Обещают четко разобраться,
Только просят подождать три дня.
Вот три дня, три месяца проходят...
Жалобу рассмотрят — спору нет.
Да нечасто жалобщик находит
Удовлетворительный ответ.
Все общо, расплывчато, превратно,
Из закона выбрано лишь то,
Что опять же нужно бюрократу:
Он хозяин, ты пред ним ничто.
И запьешь, поддержки не нашедши,
И клянешь безбожно все подряд.
"Это алкоголик сумасшедший", —
Заключает медик-бюрократ.
Штрафанут тебя на всю катушку,
Припугнут, но это — полбеды:
Может статься — упекут в психушку
Под уколы лекаря-балды.
Всюду, всюду строит мне несчастья
И мое бессилье видеть рад
Плотоядный хищник черной масти,
Волк в овечьей шкуре — бюрократ.
23 октября 1990 г.
Щелково, 41 километр