Судьба отца моего духовного Федора

Мы жили с ним под крышею одной.

Придя с работы, падал я на нары.

Однажды он склонился надо мной

И произнес: "Какой ты, парень, старый.

 

Морщины и печаль в твоем лице,

Но нет в тебе, я чувствую, недуга.

Наверное, забыл ты об Отце,

А без Него бывает в жизни туго".

 

"Отец мне дорог так же, как и мать", —

Ответил я в мирском своем понятье.

Он улыбнулся: "Это благодать.

Но я сказал о Высшей благодати.

 

Ты веришь во Всевышнего Отца?"

"Что он на небе — верю", — я ответил.

О, я не знал, что милостью Творца

Впервые в жизни праведника встретил!

 

Я не забуду свет его очей,

Его улыбку, слезы не забуду,

И дар его спасительных речей

До сей поры сопутствует мне всюду.

 

Он говорил: "Верь и служи Христу.

Знай, веру не скрепляющий делами

Подобен птице, зрящей высоту,

Но на подъем не машущей крылами.

 

Служи Христу и сердцем, и умом,

И силой рук на крыльях вдохновенья,

И будет жить Господь в тебе самом,

Ведя тебя на высоту спасенья.

 

И если это будет высота,

Подобная Голгофе, — не пугайся,

 

Вооружись терпением Христа

И за Него на муки подвизайся".

 

Он говорил, как будто пел псалмы,

Он Правдой жил, за Правду осужденный!

А в это время сопка Колымы

Его ждала Голгофой нареченной.

 

Мне не забыть святой его протест:

"О, люди, мир наполнившие адом!

Двенадцать лет я нес тяжелый крест

С несчастными преступниками рядом.

 

И вот Господь подводит к рубежу

Для испытанья данное мне время:

Я ныне из неволи ухожу,

По воле Бога сбрасываю бремя".

 

Он утром вышел в трудовой отряд,

А вечером исчез из-под конвоя.

В толпе смеялись: "Он, наверно, взят

Самим Всевышним в Царство неземное!"

 

Два дня о нем загадывал народ,

Два дня с тоской бродил я по баракам,

На третий появился у ворот

Мешок рогожный с формулярным знаком.

 

"Старик пришел! Убили! Привезли!" –

Как в колокол ударили по зоне.

Мешок лежал, чтоб видеть все могли:

Для беглеца пощады нет в законе!

 

Я плакал, допустить к нему моля,

Дерзнул в рывок солдату под дубину...

Мне показалось — вздрогнула земля,

Когда мешок швырнули на машину.

 

О, сколько слез я пролил в этот день

И сколько дней во упокой молился!

 

И вдруг сквозь эту траурную тень

Он предо мной сияющий явился.

 

Да, он явился сердцу моему,

Как мученика лик перед лампадой.

Я, руки протянув, шагнул к нему,

Но он остановил меня: "Не надо.

 

Мой друг любезный, под тобой земля,

Пропитанная кровью поколений..."

Когда он так сказал, заплакал я

И опустился в камни на колени.

 

Он подошел поближе и теперь

В его глазах видны мне были слезы.

"Мне жаль тебя, но как я рад, поверь.

Что кончились мои земные грезы!

 

Тебе поведать тайну я могу:

У Господа просил я утешенья,

И Он мне повелел: "Иди в тайгу,

Там вечное твое успокоенье".

 

Я шел, не отдыхая, день и ночь

И на заре у этого подножья,

Усталости не в силах превозмочь,

Прилег на мох — да будет воля Божья!

 

И вот уже парю я над землей,

Невидимыми крыльями подъятый,

Парю и вижу облик бренный свой,

На склоне сопки пулями распятый.

 

Алеет кровь, дымятся два ствола —

Расстрел на месте, без предупрежденья.

То был не сон, то явь уже была –

От сна земного к жизни пробужденье!

 

Не плачь, мой друг. Мелькнет пора потерь,

Пройдут печали жизни скоротечной,

 

И ты ко мне придешь, ты в это верь,

И будет наша встреча длиться вечно".

 

Последние слова он произнес,

Движением руки со мной прощаясь.

Он уходил, а я из бездны слез

К нему взывал, с колен не поднимаясь.

 

Лучом надежды, веры и любви

Вошло мне в душу это сновиденье;

Сквозь все года минувшие мои

Оно мне светит как благословенье.

 

Я часто на колени становлюсь

И в страхе к небу руки воздеваю:

"Всевышний Боже, я Тебе молюсь

И на твои щедроты уповаю!

 

Ты моего духовного отца

Как мученика в дебрях успокоил.

И, если светоносного венца

Его на небесах Ты удостоил,

 

Прими молитвы кроткие его,

Которые он за меня приносит".

Да будет свет спасенья Твоего

Для каждого, о ком Тебя он просит.

 

24, 25 июля 1950 г.

Галимый, лагерь