КЪ ЧИТАТЕЛЮ

 

Съ тѣхъ поръ, какъ пораженная коммунистической чумой Родина-Россія осталась предоставленной самой себѣ и овладѣвшимъ ею темнымъ силамъ, она стала для наблюдателя извнѣ загадочной и непонятной.

Всѣ, оставившіе Россію и унесшіе сюда, въ чужія земли любовь къ Родинѣ и боль за нее, въ своихъ представленіяхъ видятъ все ту же вздыбленную революціей Россію, все тотъ же одурманенный бурей народъ. Но это не такъ, ибо жизнь идетъ и творитъ новое.

Если представимъ себѣ на минуту нашу Родину - шестую часть суши, представимъ себѣ ея необозримыя пространства: степи, лѣса, горы, дикія отъ вѣка дебри, вообразимъ, наконецъ, обитателей этой «шири необъятной», разбросанныхъ по просторамъ и дебрямъ, не станетъ ли ясно-какая масса враждебныхъ коммунизму людей осталась разсѣянной внутри Россіи, осталась незатронутая бѣлой борьбой изъ за невозможности преодолѣть пространство, отдѣлявшее ихъ отъ бѣлыхъ армій. А главное, самое главное, изъ за неосвѣдомленности о всемъ тогда, въ смутные послѣ февральскіе годы, происходящемъ.

Не забудемъ: тамъ остались затопленные коммунистическимъ потопомъ такіе же, какъ и отступившіе сюда за границу патріоты и патріотки. Разница только одна -оставшіеся испили горькую чашу «соціалистическаго житья», испытали на своей шкурѣ проведенные въ жизнь соціалистическіе принципы и знаютъ вкусъ «слезнаго хлѣба соціализма». Ушедшіе за границу не знаютъ ни того, ни другого.

Какъ течетъ жизнь оставшихся въ Россіи противниковъ коммунизма, какъ они борются съ темными силами? Не звучатъ ли эти вопросы въ каждомъ вѣраомъ Родинѣ сердцѣ? И еще,— продолжается ли борьба съ темными силами въ самой Россіи, какъ она выглядитъ, когда мы увидимъ ея пламя и увидимъ ли?

И вотъ я, спасшійся изъ горящаго родного дома, живой свидѣтель части великой драмы, принесъ, какъ и другіе, свидѣтельство о неугасшемъ духѣ борьбы, о великихъ страданіяхъ нашихъ согражданъ, оставшихся залитыми коммунистическимъ потопомъ.

 

Я разсказываю здѢсь только о видѢнномъ и испытамномъ. Въ концѢ этого предисловия читатель найдетъ клятвенное мое удостоверение, свидътелѣствующее прежде всего, о документалѣности этой книги, не являющейся обычнымъ беллетристическимъ произведешемъ.

Мои записки, изображая кусочки подсовѢтской жизни, говорятъ о живыхъ, не выдуманныхъ людяхъ. Въ гущѢ жизни подсовѢтской стираются ея ужасы, ибо они для той жизни — повседневностѣ. И эта повседневностѣ кладетъ на жизнѣ свое клеймо. Если здѢсь Александръ Амфитеатровъ, наблюдая эмигрантскую жизнь, восклицалъ: «какая мы дрянь», то тамъ, въ подсовѢтской России, наблюдая жизнѣ и людей въ государственномъ аппаpaтѣ, въ деревняхъ, каторгѣ и ссылкѣ, онъ воскликнулъ бы, несомненно, тоже самое. Но мы не дълаемъ отсюда безнадежнаго вывода.

Толпа — есть всегда толпа. Въ грязныхъ дѣлахъ она «дрянь», въ великихъ сокровище. И хотя теперь будущее наши вожди и находятся въ толпЪ, обзываемой «дрянѣю», нѢтъ никакого сомнъния, пробѣетъ часъ и они встанутъ на свои мѢста и поведутъ дрянь» на великия дѣла. «Дрянѣ» въ умѣлыхъ рукахъ превратится въ безцѣнное сокровище. Драгоценный камень въ рукахъ дикаря только стекляшка; «дрянь» въ рукахъ мастера — это сокровище.

Болѣшевики хорошо знаютъ свою «дрянь». Во всякомъ случаѣй, лучше, чѣмъ «дрянь» знаетъ себя. Они знаютъ свойство «дряни» при умѣломъ руководствѣ делать великiя дѣла и занимаются охотой на скрывающихся въ «дряни» будущихъ вождей. Чекистская поговорка: «лучше угробить сто человѣкъ невинныхъ (читай — «дряни»), чъмъ упустить одного виновнаго (читай — «вождя») — какъ нельзя лучше характеризуетъ ихъ внимательное отношенie къ «дряни», не страшной имъ безъ вождей и объясняетъ безлошадное истребленiе людей подвалами, ссылкой и каторгой въ надеждѣ убить въ згродышѣ возможность воскресенiя Россiи.

Любой изъ эмигрантовъ, очутившись въ условiяхъ полнаго коммунистическаго окруженiя, былъ бы вынужденъ принять учаcтie въ политической и общественной жизни. Эта дѢятельность для равнодушныхъ и холодныхъ выразилась бы въ борьбѣ за кусокъ хлѣба, а для патрiотовъ съ горячимъ сердцемъ, умѣющихъ размышлять, она была бы борьбой подъ маской. Открытой борьбы не можетъ быть; коммунизмъ затопилъ все. Борьба идетъ подъ маской. Борьба въ одиночку, небольшими группами, цѣлыми организацiями. Она никогда не прекращалась и не прекращается, порою разростается, порою уходитъ далеко внутрь.

 

Борьба не кончена пораженіемъ бѣлыхъ армій, борьба только приняла новыя формы.

Присгупая къ своимъ «Запискамъ», долженъ предупредить читателя; я не былъ «столпомъ общества» и не имѣлъ никакого отношенія къ управленію страной. Я не состоялъ ни въ какой политическей партіи и не лилъ воду ни на одну политическую мельницу. Обыкновенный прапорщикъ великой войны, я не былъ въ рядахъ ни красной ни бѣлой армій. Происходя самъ изъ крестьянъ, я оставался большую часть жизни въ самой гущѣ народной, болѣлъ болѣзнями моей Родины. Меня, какъ и милліоны другихъ, оставшихся въ Россіи противниковъ коммунизма, затопило взбаломученное коммунистическое море и предоставленный самому себѣ, я какъ умѣлъ боролся съ темными силами, былъ свидѣтелемъ безконечныхъ коммунистическихъ злодѣяній. Живя восемь лѣтъ подъ вымышленной фамиліей, соприкасаясь съ агентами Коминтерна и рядовыми коммунистами, я стремился узнать ихъ пути, ихъ намѣренія, ихъ надежды на будущее. Наконецъ, попавъ въ подвально-концлагерную систему, шелъ съ непрерывнымъ людскимъ потокомъ на мученія въ Соловки, страдалъ вмѣстѣ съ толпами обреченныхъ въ самыхъ гиблыхъ мѣстахъ каторги, то падая на дно каторжной жизни, то поднимаясь наверхъ. Я испыталъ все, что испыталъ бы каждый, не захотѣвшій стать только простымъ свидѣтелемъ происходящаго. И если послѣ шести съ лишнимъ лѣтъ пребыванія въ подвально-концлагерной системѣ, я уцѣлѣлъ среди многихъ опасностей и бѣжалъ изъ лагеря въ Финляндію, въ этомъ вижу только милость Провидѣнія.

Въ подвально-концлагерной системѣ я пробылъ шесть лѣтъ и два мѣсяца, въ годы наибольшаго разгула темныхъ силъ въ Россіи. Именно въ эти годы каторга стала пульсомъ Великой страны. Въ концлагери лились, буквално лились, такъ они были кепрерывны, потоки людскіе, обреченные темными силами на уничтоженіе трудомъ и голодомъ. И хотя къ этому потоку всегда въ болѣе или менѣе значительномъ количествѣ былъ примѣшанъ уголовный элементъ, однако, остальная масса не уголовниковъ шла на каторгу по приведенной выше чекистской формулѣ съ однимъ общимъ штампомъ — «каэра» (контръ-революціонера). Пути въ концлагерь, залитые кровью и слезами, стали настоящими артеріями организма страны, охваченной коммунистической чумой. Разное впечатлѣніе въ разное время оставалось отъ ощущенія біеыія этого пульса. Въ иные годы, казалось, напряженіе народнаго терпѣнія достигло предѣла и вотъ-вотъ возникнетъ великій смерчъ, сметающій на своемъ пути всѣ преграды. Ужасъ «раскулачиванія»,

 

гибель крестьянскаго достоянія, разруха въ колхозахъ — все это съ необычайной ясностью можно было видѣть въ мѣстахъ скрещенія всѣхъ путей совѣтскаго гражданина, а особенно въ фокусѣ этихъ путей — Соловецкомъ концлагерѣ.

Въ годы сплошной коллективизаціи, казалось, темныя силы катятся въ чудовищномъ вихрѣ къ своей гибели. Но прошли года, а темныя силы, разгромивъ крестьянство, какъ классъ, обезкровивъ его, принялись за дальнѣйшую разрушительную работу.

И вотъ тогда, въ эти трагическіе годы, плавая по взбаломученнымъ каторжнымъ волнамъ, то на высокомъ (техническомъ) посту зава звѣроводной и кролиководной секціи звѣросовхоза (зоофермы), созданнаго руками заключенныхъ и ими же обслужи-ваемаго, то на общихъ (физическихъ) работахъ на Бѣломоро-Балтійскомъ каналѣ, то въ самыхъ окаянныхъ мѣстахъ Соловецкой каторги, я прошелъ, такъ сказать, полный каторжно-подвальный курсъ, понялъ и узналъ многое, о чемъ, къ сожалѣнію, даже и теперь приходится молчать.

Многія причины заставили меня первоначально выступить подъ литературнымъ псевдонимомъ. Однако со времени моего перехода финской границы прошло четыре года — срокъ для современной, богатой катастрофами политической жизни, очень боль-шой, а для совѣтской Россіи это — цѣлая эпоха. Произошло за это время многое, измѣнившее не только политическую обстановку внутри Россіи, но и сдѣлавшее явнымъ многое изъ бывшаго тайнымъ. Моя тщательная зашифровка нѣкоторыхъ жизненныхъ встрѣчъ уже потеряла во многомъ свою необходимость. Однако, частичная передѣлка написаннаго едва ли имѣла бы практическое значеніе. Поэтому я предпочелъ оставить все такимъ, какимъ оно было написано — зашифрованнымъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ отъ агентовъ ГПУ, предпославъ «Запискамъ соловчанина» написанный мною первымъ очеркъ «Правдисты», оставаясь по прежнему подъ литературнымъ псевдонимомъ Смородинъ.

Освѣщая здѣсь маленькіе кусочки работы внутрироссійскаго Братства Русской Правды, долженъ замѣтить, что внутрироссійскіе Правдисты не имѣютъ ничего общаго съ работающими, частью тайно, частью явно, въ эмиграціи организаціями эмигрант-скаго Братства Русской Правды. Какъ извѣстно изъ публичнаго доклада генерала Деникина — эиигрантское Братство Русской Правды насквозь пронизано большевицкой провокаціей. Слово «братчикъ» я услыхалъ только здѣсь, за границей. Въ Россіи ему соотвѣтствуетъ «правдистъ», человѣкъ «Русской правды». Надоѣвшая всѣмъ до тошноты коммунистическая ложь, есте-

 

ственно, вызываетъ къ жизнй свою антитезу — правду, но правду не коммунистическую, а русскую. Ея носители — «правдисты» (но не эмигрантскіе «братчики») — члены внутрирусской организаціи БРП — въ своей борьбѣ пользуются правдой, какъ главнымъ оружіемъ, бьющимъ безъ промаха по коммунистической лжи. Ихъ названіе «правдисты», какъ нельзя лучше, характеризуетъ путь борьбы этихъ, безвѣстныхъ пока, героевъ. Говорить болѣе подробно о «правдистахъ» какъ въ самомъ текстѣ книги, такъ и здѣсь я не имѣю возможности по понятнымь причинамъ.

Нѣкоторые періоды подвально-концлагерной жизни оказалнсь недостаточно освѣщенными по причинамъ огь меня не зависящимъ. Однако, я надѣюсь освѣтить эти періоды впослѣдствіи, прибѣгнувъ къ чисто беллетристической формѣ, дающей воз-можность хорошо зашифровать работу тайныхъ противосовѣтскихъ организацій, дѣйствующихъ въ Россіи.

Не ищите въ этихъ очеркахъ интересныхъ вымысловъ или романтическихъ исторій: жизнь въ своихъ проявленіяхъ превосходитъ всякій вымыселъ.

Эта книга является документомъ и только документомъ, свидѣтельствующимъ о большевицкихъ злодѣяніяхъ, о подсовѣтской жизни, полной лишеній и несчастій, о жизни-борьбѣ съ темными силами подъ маской.

Эмигрантскія представленія о Россіи сегодняшняго дня въ такой же степени соотвѣтствуютъ дѣйствительности, въ какой представленіе подсовѣтскихъ людей объ эмиграціи соотвѣтствуютъ эмигрантской дѣйствительности. И вотъ, если мой трудъ, подобно книгамъ Солоневичей, бѣжавшихъ черезъ девять мѣсяцевъ послѣ моего побѣга почти изъ тѣхъ же самыхъ мѣстъ, будетъ содѣйствовать разоблаченію совѣтской лжи о подсовѣтской жизни, я буду считать цѣль свою достигнутой.

 

М. Никоновъ — Смородниъ