12. МОИСЕЙ НАУМОВИЧ АВЕРБАХ

В марте 1954 года, после восьмимесячного этапа в Россию, меня снова привезли на Воркуту и, подержав несколько дней на Рудницкой пересылке, направили на 40-ю шахту, которая тогда, вступив во второй год эксплуатации, нуждалась в рабсиле. Нумерация шахт на комбинате производилась не в последовательном порядке, поэтому всех действующих шахт в то время было не сорок, а около двадцати, включая мелкие. Теперь шахт стало еще меньше, но добыча намного увеличилась.

На шахте я пошел к начальнику вентиляции и попросил его взять меня к себе. Так я попал в бригаду кладчиков чураковых перемычек.

Начальником вентиляции 40-й шахты был Моисей Наумович Авербах. Я благодарен судьбе за то, что она свела меня с этим человеком, которому я столь многим обязан.

Моисей Наумович родился 30 декабря (нового стиля) 1906 года в Москве в семье довольно состоятельного коммерсанта, имевшего собственное дело по торговле мехами. В 1915 он на круглые пятерки сдал вступительные экзамены для поступления в младший приготовительный класс Московской Практической академии коммерческих наук, но не преодолел трехпроцентную нор-

му для евреев. Однако, в связи с наплывом беженцев из западных губерний, по инициативе вел, кн. Николая Николаевича процентная норма была повышена, и Авербах через два месяца после начала занятий все-таки стал ходить в младший приготовительный класс. В 1925 он закончил это учебное заведение, которое в 1920 было преобразовано в 1—ый Московский промышленно-экономический техникум. Получив звание "техника банковского дела", Моисей Наумович поступил на работу в Мосгорбанк и проработал в нем пять лет, до 1930 года. Одновременно он учился в Московском институте народного хозяйства им, Плеханова, куда поступил в 1926, выдержав огромный конкурс (на десять мест, выделенных для Москвы, было подано 437 заявлений. Потом было принято еще человек 50 или 60 на места, оставшиеся незанятыми национальными республиками, но Авербах был принят в числе первой десятки.) Окончил Моисей Наумович горное отделение промышленного факультета в 1930 году и поступил на работу в систему угольных учреждений "Союзуголь".

Пора учения в "Плехановке" совпала со временем борьбы с оппозицией. Один из сокурсников Авербаха попал в ссылку и прислал товарищам письмо о своем бедственном положении:

работы нет, денег нет. Студенты устроили складчину, и Авербах дал больше всех, потому что он работал. Позже, уже после окончания института, посадили кого-то еще с их курса, и список участ-

ников складчины, попавший в руки органов, превратился в оппозиционную группу.

29 октября 1934 года Авербах был арестован и получил по решению ОСО три года ссылки в Тулу. Там он работал в Тулгорстрое. Отбыв ссылку и вернувшись в Москву, Авербах 22 июля 1938 года, через тринадцать дней после заполнения анкеты, был снова арестован и просидел под следствием в Орловском централе почти три года. В 1941 году он получил, опять-таки по ОСО, восемь лет, но уже не ссылки, а заключения. Поскитавшись по северным лагерям (Кулойлаг, Ухтижемлаг), Авербах попал, наконец, в 1943 г. на Воркуту. Освободился в 1948, но без права выезда из Воркуты. Поселился на Руднике. В январе 1952 получил "вечную ссылку" и поселение на Воркуте. Ссылку сняли в сентябре 1954, затем в течение 1956-57 Авербах был реабилитирован по всем четырем делам, включая одно лагерное 1942 года.

В 1961 Моисей Наумович уехал из Воркуты в Москву, где он и живет с женой в настоящее время.

При Авербахе в вентиляции на 40-й шахте был порядок. Он никогда ни на кого не кричал, всем говорил вы, но работу спрашивал. У нас в бригаде было много западных немцев, после визита Аденауэра в Москву в 1955 их всех отпустили домой, а заодно с ними и всех иностранцев вообще. Через некоторое время Моисей Наумович получил два письма из ФРГ, одно из них мне особенно запомнилось. Видимо, это письмо писалось за сто

лом, среди женщин, в веселом настроении. "Вы были нашим строгим, но справедливым начальником", — писали немцы. Все подписались, а одна из девиц, вместо подписи оставила на письме алый оттиск губок.

Перед выходом на пенсию Авербах перешел на более спокойную работу диспетчера, и вентиляция на 40-й стала приходить в упадок. Этому способствовал и начальник шахты Л., который не обращал внимания на технику безопасности и требовал только "добычи".

1 апреля 1961 года в шахте произошел взрыв газа метана, унесший 26 жизней. Под суд пошли второстепенные лица (четыре человека), им дали по году срока, главный же виновник, начальник шахты, на другой день после взрыва улизнул с шахты и стал начальником стройуправления. Свое вступление в новую должность он ознаменовал тем, что сделал за государственный счет капитальный ремонт с перепланировкой в его новой городской квартире, о чем тогда же писал фельетонист в нашей "Заполярке". Потом, в январе 1962, в "Труде" была напечатана большая статья, в которой рассказывалось, как Л. довел шахту до аварии, о жертвах, правда, не упоминалось. Но "непотопляемый" Л, ничуть от этих выступлений печати не пострадал: с него все сходит как с гуся вода.

В феврале 1964 года на шахте Капитальной произошла более тяжелая катастрофа, в которой погибло пятьдесят пять человек, но несчастный случай 1961 года на 40-й произвел на меня боль-

шее впечатление, потому что во время взрыва я был в шахте, только взрыв произошел на северном крыле, а я был на южном.

Начальник Геологоразведочной экспедиции на Руднике не мог забыть мне истории с Водолазкиным, В 1958 я в первый раз пытался поступить на заочное отделение исторического факультета Ленинградского университета, но Чухин дал мне сдержанно-лаконичную характеристику: "К работе относится добросовестно, в общественной жизни коллектива никакого участия не принимает". Меня допустили к вступительным экзаменам, но не приняли как "не прошедшего по конкурсу". В следующем году приемная комиссия потребовала от меня не просто характеристики с места работы, а рекомендации, в которой мне администрация и партком отказали, и к экзаменам я допущен не был. В апреле 1960 я сам попросил Чу-хина сократить меня, и он рад был от меня избавиться. Я вернулся на 40-ю шахту, откуда ушел четыре года тому назад, и меня приняли на место машиниста подземной вакуумнасосной, "Негретова не трогай, — сказал Авербах начальнику дегазации, — он будет учиться". На участке дегазации уже работали три заочника — все трое бывшие заключенные, — только они учились в политехническом, я же должен был стать историком.

Авербах написал мне такую характеристику-рекомендацию, что с ней надо было бы поступать не на первый курс истфака, а прямо в аспирантуру. Он сам пошел и подписи собирать. Начальник шахты Л. сам тогда учился на вечернем отделении

Воркутинского горного техникума, и Авербах иногда помогал ему писать контрольные работы, так что тут прошло все гладко, В шахкоме, глядя на подпись начальника шахты, подписали, не задавая никаких вопросов. Секретарь парткома тоже подписал бы без сопротивления, если бы речь шла о политехническом институте, но я поступал на исторический факультет, и секретарь сказал, чтобы я сам пришел к нему. "Не подпишет", — сделал вывод Моисей Наумович. Он минуту подумал и сказал, что подделка подписи является преступлением, если совершается с корыстной целью, но желание учиться нельзя назвать корыстным желанием, а посему он считает допустимым поставить свою подпись вместо подписи секретаря парткома. Теперь, я думаю, можно, никому не причиняя вреда, раскрыть эту тайну двадцатилетней давности,

Ранее, в марте того же 1960, когда я еще работал в Геологоразведочной экспедиции, Моисей Наумович убедил меня, что стоит добиваться пересмотра дела, У меня было обвинение по четырем пунктам 53-й статьи (54-й украинской), и можно было надеяться на снятие обвинения по двум пунктам. Он сам составил письмо в Главную военную прокуратуру, и мне осталось только подписать его. Дней через пятнадцать пришел ответ. Главная военная прокуратура меня извещала, что я был осужден обоснованно, и правильность предъявленного мне обвинения я сам подтверждаю в своей жалобе. Вместе с тем в ответе разъяснялось, что обвинение по двум пунк-

там (подготовка вооруженного восстания и связь с мировой буржуазией) мне предъявлено излишне, однако в связи с тем, что на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 года судимость по приговору от 14 января 1946 года с меня снята, "для пересмотра дела оснований не имеется".

Указ от 17 сентября 1955 года амнистировал советских граждан, сотрудничавших с оккупантами во время войны. Я с оккупантами не сотрудничал и считал, что амнистия на меня не распространяется, но Главной военной прокуратуре было виднее, и я с ее письмом пошел в милицию менять паспорт.

Таким образом, в июне 1960 я ехал в Ленинград с блестящей характеристикой с места работы и чистым паспортом в кармане и был уверен, что на этот раз я, наконец, поступлю в университет. Но меня снова не допустили к экзаменам.

Амнистия — не реабилитация, дали мне понять в приемной комиссии. И вообще, зачем вам этот исторический? Историков у нас перепроизводство, шли бы вы лучше на математический. Я сказал, что горных инженеров у нас теперь тоже перепроизводство, а хороших не хватает. Ну, допустим, отпарировали мне, вы будете хорошим историком, но лучше плохой да свой, чем хороший, но чужой,

Я совсем пал духом, и если бы не Моисей Наумович, то не знаю, что бы я делал дальше,

Моисей Наумович предложил написать жалобу в министерство высшего образования. Мы вмес-

те составили текст. Дескать, для приемной комиссии Ленинградского университета Указ Президиума Верховного Совета от 17 сентября 1955 года силы не имеет, так как в ее глазах судимость на мне продолжает оставаться, поэтому комиссия отказывает мне в гарантированном Конституцией праве на образование. Ответ из министерства был направлен в Ленинградский университет, а я получил копию, из которой узнал, что министерство разрешило допустить меня к вступительным экзаменам. В октябре приемная комиссия известила меня, что в университете производится дополнительный набор для демобилизованных военнослужащих, и мне предлагается явиться для сдачи вступительных экзаменов. Моисей Наумович помог мне еще раз получить отпуск без содержания, и я немедленно выехал в Ленинград.

Что такое конкурсные вступительные экзамены, знают все, кто их держал. Формализм и равнодушие, а то и кое-что похуже — вот что такое конкурсные экзамены. Помню карикатуру в "Крокодиле": Русалку не приняли в Водный институт, она уныло выходит из дверей, а в окне видна заседающая приемная комиссия — Петух, Козел, Верблюд...

В 1958 у меня не было ни одной тройки, и меня не приняли; в 1960 я получил тройку по русской литературе — и был зачислен на 1-й курс истфака. Потому что за меня в некотором роде ходатайствовало министерство, а приемной комиссии все равно, кто будет учиться в универси-

тете, лишь бы ответственность лежала не на ней.

Авербах и после переезда в Москву неоднократно приходил мне на помощь. Так, в 1977, когда я писал статью о русском ницшеанстве, он, по моей просьбе, произвел разыскание о творчестве Иеронима Ясинского и изложил мне его результаты в письме на пятнадцати мелко исписанных страницах. Для того чтобы прочесть стихотворения Ясинского, печатавшегося в 1915—1917 годах в "Биржевых ведомостях", Моисей Наумович ездил в Химки, за черту города, куда теперь из центра Москвы переведен, по чьему-то глубокомысленному решению, газетный отдел Ленинской библиотеки. Того, что мы искали, Моисей Наумович не нашел, потому что комплекты этой газеты, выходившей в трех выпусках (утреннем, вечернем и еще каком-то втором издании), сохранились не полностью. Зато Авербах подробно изложил содержание "Долины Роз" (1907), фантастического рассказа Ясинского о стране, в которой восторжествовал социализм. Основная мысль этого рассказа заключается в том, что "свобода и социализм — несовместимые понятия",

Теперь Моисей Наумович стал стар и слаб, особенно после того, как шесть лет тому назад ему удалили одну почку, и я стараюсь не нагружать его поручениями.

У Моисея Наумовича есть несколько статей, опубликованных в специальных журналах угольной промышленности, которым сам он значения не придает. Вероятно, имели бы общественный

интерес его публицистические статьи, но они на страницах газет и журналов не появлялись. Так, в январе 1962 Авербах написал в "Комсомольскую правду" большое письмо в связи с напечатанной в этой газете 13 января статьей "Воркута - город героев". Моисей Наумович писал, что Воркуту строили не комсомольцы-энтузиасты, а незаконно репрессированные в годы сталинского произвола советские люди. Они работали, а липовым героям труда (вольнонаемным) записывались астрономические проценты. Кроме того, описанный в статье эпизод с посадкой лавы, когда "стойки трещали", а начальник участка с криком "За мной!" бросился в лаву и увлек за собой людей, - является не героическим подвигом, а преступлением, предусмотренным такой-то статьей уголовного кодекса, потому что во время посадки лавы людей следует выводить из нее. Письмо в газете не появилось,

Хранится еще у меня очерк Авербаха "Самоуправство", в основе которого лежит действительное событие, происшедшее в Воркуте в 1956 году, после XX съезда.

На Комсомольской улице, перед старым зданием комбината, заложенным, как свидетельствует украшающая его мемориальная доска, еще в 1938 году, у его правого крыла, стоит статуя В.И. Ленина. У левого крыла ничего не стоит. Закон симметрии был нарушен в марте 1956, когда толпа воркутян сволокла с пьедестала и разбила статую Сталина, Зачинщиков судили открытым судом за самоуправство и пригово-

рили к штрафу. Присутствовавшая на суде публика тут же набросала им в шапку столько денег, что хватило не только на уплату штрафа, но и на коллективную выпивку в ресторане "Север",

Колоссальный бронзовый монумент Сталина у кинотеатра простоял до Двадцать второго съезда, после которого его сняли по велению свыше. На его место поставили памятник Кирову, который раньше стоял в сквере на Комсомольской, примерно на полпути между новым и старым комбинатом. Замену производили ночью, и случайные прохожие были свидетелями момента, когда два подъемных крана держали подвешенными обе статуи: убийцу уже сняли, а убитого еще не поставили, Сталина отвезли на Воркутинский механический завод, в металлолом, фотографию его на свалке ВМЗ можно видеть на обложке третьей книги "Архипелага".

ПРИМЕЧАНИЕ: В сентябре 1980 года М. Н. Авербах сдал в Литературную консультацию при Союзе писателей СССР свой роман "К вящей славе Господней" (950 машинописных страниц). Действие романа происходит в Москве, Туле, Орле (вернее, в Орловском централе) и на Воркуте, В главном герое — Александре Моргунове — много автобиографического.

Этот роман представляется мне широким полотном нашей жизни за почти сорокалетний период времени: с середины 1920-х годов и до Двадцать второго съезда включительно.

Москва, 28 октября 1980 г.